с большими связями. Его прикомандировали к бюро Оппенгейма, чтобы помогать в шифровке телеграмм, но 22 марта 1918 года заметили, как он прятал копии телеграмм в карман и потом передавал их немецкому агенту. Немцы шантажировали его из-за гомосексуализма. Манена тут же посадили на пароход и отправили в Англию, где он сидел под арестом до Перемирия 1918 года. Ущерб, как уверяли, был «весьма невелик», но Камминг не присылал больше помощников.
Со всеми этими интригами и междоусобицами трудно понять, каким образом добывалась и проходила какая-либо полезная информация.
В январе 1918 года было принято решение, что существование бюро в Париже, также контролировавшегося Сесилом Кэмероном, больше себя не оправдывало. В начале 1917 года его сообщения были великолепны, но теперь его сети наблюдателей за железными дорогами пришли в упадок, и на самом деле ничего достойного внимания оттуда не поступало с прошлого октября. Кэмерон чувствовал, что состояние его здоровья не позволяло ему приложить достаточно усилий для оживления работы. Бюро в Лондоне и Фолкстоне тогда были слиты под управлением Уоллингера, еще один шаг к созданию единой службы союзников в Голландии. Теперь оставался Париж. Смог бы сотрудник Кэмерона, Джордж Брюс, доказать оправданность его существования в другой форме? Разумеется, он смог.
Главный штаб теперь требовал (а Брюс как раз мог это сделать через свои контакты в Париже) создать наблюдательные посты в Люксембурге, важном железнодорожном узле, чтобы сообщать о движении поездов через посредников в Швейцарии. Он преуспел в этом не только благодаря своим контактам, но также и благодаря храбрости Лиз Ришард, которая не только создала службу наблюдения за поездами, но и с помощью размещения закодированных сообщений в газете «Дер Ландвирт» сократила время отправки донесений до пяти дней.
Брюс также обратил свое внимание на спасение британских военнопленных. Ему помогал недавно сбежавший лейтенант Бакли, который захотел добровольно снова попасть в плен, чтобы проинструктировать о методах удачного побега своих новых друзей-военнопленных. Но решили, что он слишком известен немецким властям – ведь он пробыл в лагере в течение 18 месяцев и предпринял четыре неудачных попытки побега. Брюс и Бакли читали лекции о побегах британским Экспедиционным войскам и поставляли карты и компасы, чтобы контрабандным путем доставлять их в лагеря для военнопленных. Особое внимание было обращено на членов Королевских авиационного и бронетанкового корпусов:
«которые по природы своих занятий больше подвергались риску пленения, чем обычные офицеры, и из-за их небольшого числа и значительных расходов на подготовку представляли собой более желательные объекты внимания, чем обычные офицеры боевого подразделения».
К сожалению, после ряда удачных побегов, немцы усложнили ситуацию, и контрабанда прекратилась, когда на конференции в Гааге они пригрозили остановить отправку продовольственных посылок.
В Парижском бюро также работала 29-летняя Шарлотта Босуорт. Шарлотта, дочь музыкального издателя, училась за границей, и сначала работала заместителем помощника цензора в Лондоне. Ее приняли на работу с Лилиан Брукинг и они уехали в Париж в декабре 1916 года через Саутгемптон и Гавр. «Немцы не торпедировали этот маршрут, потому что они сами использовали его для своих шпионов», написала она позже. Она сотрудничала с капитаном Пьером Камена д'Альмейдой из Второго Бюро, знаменитым французским ученым-географом. В результате анализа трофейных немецких солдатских книжек, которые после важных сражений собирали в мешки и отправляли в Париж, она смогла вычислить коэффициент потерь немецких войск. Каждому немецкому солдату присваивали определенный номер, и когда он погибал или был демобилизован из-за ранений, последующий номер присваивался новому пополнению, показывая потери в каждой воинской части. Когда Лилиан Брукинг в начале 1917 года вышла в отставку, 20-летняя сестра Шарлотты Сильвия пришла на ее место. Они обе умели читать на немецком языке, и были в ужасе, когда в штат бюро включили американца, который не имел о немецком языке ни малейшего представления.
Парижское бюро было, наконец, закрыто 15 марта 1919 года.
Глава 6. ШПИОНЫ В ТАУЭРЕ
«Я умру как офицер, не как шпион».
– Я полагаю, что вы не захотите пожать руку немецкому шпиону?
– Нет. Но я охотно пожму руку смелому человеку, – ответил лорд Этламни, начальник военной полиции, приехавший, чтобы забрать его из тюремной камеры. Это была первая казнь в лондонском Тауэре за последние 150 лет. Заключенный, как говорили, был единственным человеком, сохранявшим спокойствие. Когда священник, возглавлявший маленькую процессию, случайно едва не повернул не в ту сторону, шпион коснулся его локтя, чтобы показать правильный путь. Его вывели на крошечное стрельбище и поставили перед расстрельной командой солдат 3-го батальона Гренадерского гвардейского полка. И именно так Карл Ганс Лоди вошел в фольклор как образец и «хорошего шпиона», и того, как должен умирать человек.
У Лоди не было никаких шансов. Причиной его плохо подготовленной «шпионской» деятельности было состояние национального отчаяния. В начале войны главным объектом интересов разведки Германии был флот и военно-морские базы. Когда сразу после объявления войны британские власти провели удачную массовую облаву подозреваемых немецких агентов, в немецкой разведке возникла паника. Ей жизненно необходимо было послать в Англию людей, все равно: способных или нет, обученных или нет, чтобы попытаться узнать, что там происходит. Первого шпиона, Лоди, старшего лейтенанта запаса немецкого военно-морского флота, отправили в Англию почти сразу после начала войны, и он продержался едва ли пять недель.
Лоди жил в Америке, где в штате Небраска он женился на обеспеченной Луизе Сторц, дочери Готлиба Сторца, богатого пивовара из Омахи. Видимо семья невесты была не в восторге от этого брака: он продлился всего год и, похоже, Лоди получил от своего тестя только 10 тысяч долларов компенсации. После этого он работал агентом бюро путешествий немецкой трансатлантической судоходной линии. Лоди также знал Артура Тапкена, первого директора “N” (Nachrichten Bureau der Reichsmarine, разведывательного бюро имперского военно-морского флота), который был его командиром на флоте. Потому было вполне естественно, что Лоди, прекрасно говорившего на английском языке с сильным американским акцентом, завербовали в качестве агента, и, хоть и с неохотой, он согласился, как рассказывал потом британским властям:
«Я никогда в своей жизни не был трусом и я точно не хотел увильнуть от опасности… Когда ко мне обратились с этим, я должен был согласиться, хотя ощущал тревогу. Я чувствовал, что не гожусь для такой работы. Мои услуги рассматривались исключительно как дело чести и доброй воли, совершенно без оплаты, потому что так получилось, что я мог попасть туда, и они знали, что я был достаточно состоятельным человеком. В противном случае, я думаю, они даже не рискнули бы подойти ко мне с таким предложением».
Немцы были в таком воодушевлении от того, что нашли человека, которого можно было послать в Англию, что не предприняли никаких реальных усилий для обучения и подготовки Лоди. Ему дали конспиративные почтовые адреса для отправки писем в Христиании, Стокгольме, Нью-Йорке и Риме, и он отправился в Англию.
Лоди прибыл в Ньюкасл через Берген 27 августа 1914 года и поехал в Эдинбург. Путешествовал он под именем Чарльза Инглиса, американца, паспорт которого «затерялся» в паспортном бюро в Берлине, когда он сдал его туда для продления. Лоди был наивным, неудачливым и плохо подготовленным, что тут же подтвердилось его действиями: через три дня после прибытия он послал телеграмму Адольфу Бурхардту в Стокгольм. Все телеграммы проходили цензуру, и англичанам было уже известно, что Бурхардт подозрительное лицо. Лоди также привлек к себе внимание, воспользовавшись неправильным бланком телеграммы и подписавшись только «Чарльз».
