вам только что говорила, сама я долгое время считала себя проклятой, а с тех пор как я решилась смелее заглянуть в самое себя, я начинаю преодолевать неумолимую судьбу.
В эту минуту в комнату вбежала девочка и сразу остановилась, смутившись при виде незнакомого господина.
— Поздоровайся, Мари-Лора. Что тебе?
— Мама, приехала бабушка из Пон-де-Лэра. Она у нас в классной и зовет вас.
Дениза с досадой покачала головой.
— Хорошо. Скажи, что я приду через несколько минут.
Она отбросила меховую накидку, вздохнула и встала с недовольным видом. Бертран улыбнулся:
— Вот и веревочка… Вы по-прежнему «одержимы» матерью. Я поражаюсь этому с самого начала вашего рассказа, и мне кажется, что вы не вполне справедливы… Я помню ее, она была обворожительна… Она допускала ошибки? Да, однако кто из нас…
— Конечно, Бертран. Но я ставлю этой женщине в вину не то, что она была эгоисткой, изменяла отцу, а то, что все это скрывала под личиной добродетели. Вы смеетесь? Право же, я не прощаю нашим предкам именно их лицемерие… Мне хотелось бы показать вам мамины письма. Погодите, я вам прочту всего лишь строчку из последнего письма. Восхитительная строчка! Подождите… Вот: «Утешением мне служит мысль, что в жизни я давала гораздо больше, чем получала сама». Великолепно, не правда ли?
— Марионетка не совсем поняла пьесу, — возразил Бертран. — Ваша матушка ждет вас. Я ухожу.
— Нет, нет, Бертран, еще нет и шести. Я имею право еще на целый час… Я пойду к ней, а вы пока возьмите книгу. Я не долго.
VII
Дениза застала мать в классной комнате за оживленным разговором с воспитательницей. При ее появлении собеседницы умолкли. Мари-Лора стояла у стола, делая вид, будто наклеивает марки, но ее растерянный вид и потупленный взор красноречиво говорили о том, что она слышала нечто такое, что сильно смутило ее. Патрис возился с заводной игрушкой на ковре.
— А вот и мама! — воскликнула госпожа Герен. — Здравствуй, дорогая… Лакей мне сказал, что у тебя гость, какой-то господин. Мне не хотелось тебя отрывать.
— Напрасно вы не вошли, — ответила Дениза. — «Господин» — самый обыкновенный, это Бертран Шмит. Вы с ним знакомы.
— Да что ты? Он у тебя бывает? Как ты с ним снова встретилась? Мы читаем его романы. Жорж находит, что они интересны, но несколько бесцветны.
— Как чувствует себя Жорж?
Госпожа Герен оживилась. Дениза подумала: «Как она его любит! Стоит только произнести его имя, и она молодеет лет на десять… Впрочем, она и в самом деле поразительно моложава».
— Жорж чувствует себя превосходно, благодарю… Он тебе кланяется. Твои сестры считают, что он к тебе неравнодушен… Ты знаешь, что он читал доклад в Медицинской академии? Не знала? А ведь об этом было в парижских газетах… Доклад из ряда вон выходящий, о детской смертности… Ты слышала, что он в Пон-де-Лэре добился снижения смертности среди детей рабочих с девятнадцати до двенадцати процентов? Результат неплохой! Господин де Тианж считает, что ему следовало бы дать орден. Префект уже хлопочет.
— А как Жак? Как Лолотта?
— Ничего.
Дениза приложила палец к губам, указывая на детей. Госпожа Герен чуть пожала плечами.
— В таком-то возрасте! Что ты! Они не понимают. Я привезла им пирожных от Бельджати; они всегда говорят, что пирожные из Пон-де-Лэра вкуснее парижских. Ведь правда, малыши?
— Правда, — рассеянно и равнодушно пробурчала Мари-Лора.
Госпожа Герен поднялась с места и взяла Денизу за руку.
— Мне надо сказать тебе несколько слов.
— Ну что ж, пойдемте ко мне.
Идя по коридору вслед за матерью, Дениза опять обратила внимание на ее моложавую походку. Платье на ней было светлое, безупречного вкуса. Дениза затворила дверь и приготовилась слушать. Госпожа Герен села в кресло.
— Так вот… Ты знаешь, как я не люблю вмешиваться в то, что меня не касается… Однако сейчас я поговорила с мадемуазель… Не думай только, что она за спиной дурно отзывается о тебе; наоборот, она тебя обожает… Но из ее рассказа мне кое-что стало ясно… Ты слишком много выезжаешь, дорогая, принимаешь слишком много людей, и у тебя уже не хватает времени заниматься детьми… Мадемуазель делает все, что в ее силах, но ведь есть и такие вопросы, решать которые может только мать… У Мари- Лоры нет к лету красивых платьев… У Патриса большие способности к музыке, а он не делает никаких успехов, потому что нет хорошего педагога. Ты не обращаешь на детей должного внимания… Они от этого страдают, уверяю тебя. Ты не отдаешь себе в этом отчета, потому что и ты и твои сестры были страшно избалованы…
Дениза стоя слушала в крайнем изумлении. Она готова была ответить довольно резко. Но Бертран ждал ее; разговору о прошлом не было бы конца.
— Воспитательнице стоит только сказать мне, чего ей недостает, и я приму меры, — ответила она, решив этим ограничиться.
— Тебе придется, конечно, кое-чем поступиться, — продолжала госпожа Герен, — придется отказаться от нескольких выездов с поклонниками, но уверяю тебя, в жертвах, которые приносишь ради детей, никогда не приходится раскаиваться. Неужели ты думаешь, что я не испытываю чувства гордости, когда мне говорят, что ты — одна из королев Парижа?
— Какой вздор, мама, я вообще ничто… Я только стараюсь делать как можно меньше зла. А это задача трудная.
Госпожа Герен заговорила еще внушительнее:
— Да, очень трудная… Разве что с таким мужем, как Жорж, — тогда все становится легко. Он — чудесный, знаешь, и не только в медицине… Например, при нынешнем кризисе он ни разу не ошибся в помещении денег, ничего не потерял… А как дела Эдмона?
— Хорошо, кажется…
Госпожа Герен стала необыкновенно ласкова.
— Какая ты красавица, моя дорогая… Но вид у тебя утомленный. Хорошо бы тебе погостить несколько дней в Пон-де-Лэре, отдохнуть; все так тебе обрадуются. Мне хотелось бы видеть тебя у нашего рояля. Недавно мы с Жоржем говорили: «Никто не играет Шопена так, как Дениза…» Послушай, я хотела у тебя спросить — твои красивые скатерти с вышивкой у тебя в ходу? Мы устраиваем в понедельник званый обед на восемнадцать персон по случаю открытия ясель; будет префект. А ведь прямо-таки нелепо покупать скатерть на один раз.
— Я сейчас пришлю к вам Феликса, мама, и он вам выдаст все, что хотите… А теперь извините, пожалуйста. Бертран ждет меня уже целых полчаса один, в будуаре.
Они поцеловались.
VIII
— Уф! — вздохнула она, вновь располагаясь на диване. — Бертран, будьте добры, подайте мне накидку… Чем вы тут занимались в одиночестве? Рассматривали портрет Эдмона?
Он сел на прежнее место возле нее.
