вагонов они выгрузили на платформе, спросил:
– Вы не любите поляков? – И зубы его хищно сверкнули в едва заметной усмешке. Гроссман, заметив эту усмешку, уклончиво произнес:
– Моя семья уехала в рейх. Я один тут остался…
– А почему вы не уехали?
– Сжился с «Готтессеген», а потом – о «Викторией»…
– Na, schon recht![4] Gluck auf![5] – холодно простился с ними Килярчик.
– Gluck auf, Herr инженер! – поспешно ответили старики.
Это неприятное открытие не изменило, однако, отношения Килярчика к немецким шахтерам. Он даже ощутил нечто вроде сочувствия. Инженер попытался представить себя на месте старого, всеми покинутого Гроссмана и пришел к выводу, что старик – несчастный человек, который любит шахту больше, нежели свою семью. Сейчас он как бы на распутье и, видимо, втайне мечтает о возвращении в Валбжих «своих». Если бы на его месте оказался Килярчик, то, вероятно, думал бы точно так же и мечтал бы о возвращении близких.
Все эти мысли оставили его, когда он вышел из клети на пятом горизонте в слепом стволе и поравнялся с насосной камерой. Камера с арочным сводом и низким входом была вырублена в монолите и обетонирована. Там работал электрический насос, издававший тонкое вибрирующее и в общем приятное жужжание. Килярчик углубился в квершлаг, который вел к вспомогательному стволу «Лешек». Это был самый длинный квершлаг во всем валбжихском бассейне, протяженностью свыше трех километров. В глубоком сточном желобе булькала и плескалась вода. Это напомнило Килярчику об угрозе Гроссмана. Скарбник затопил при немцах шахту «Готтессеген», а теперь готовится затопить польскую «Викторию». Не затопит!.. После долгого совещания с директором и председателем Центрального горнодобывающего управления Килярчик обдумал план, который должен был оградить шахту от этой опасности. Из рассказов Барнитцке и Гроссмана ему было известно, что выработки шахты «Готтессеген» находятся примерно на сто с лишним метров выше квершлага на пятом горизонте «Виктории». Не точно над ними, а где-то далеко в стороне. Но черт ведает, где именно! Если бы знать наверняка, ни к чему было бы сейчас вести вслепую проходку «заколдованного» кваршлага. Килярчику было известно, что порода там состояла из водопроницаемого глинистого сланца, и вода, скопившаяся в выработках «Готтессеген», могла просочиться сквозь породу. И сейчас она, возможно, затаилась где-то на высоте пятого горизонта, зловещая, черная, примолкшая, готовая внезапно, с ревом хлынуть в штреки «Виктории».
Квершлаг был пуст. Бригада работала сотней метров ниже, на седьмом горизонте. Она спускалась в шахту по главному стволу до пятого горизонта, а оттуда по слепому стволу – на седьмой горизонт. Тем же путем на-гора выдавали добытый уголь.
Килярчик миновал насосную камеру, затем – главный штрек, ведущий к слепому стволу, и погрузился в гулкую тишину квершлага. Он внимательно всматривался в крепь из стальных балок, выгнутых, как шпангоуты. Вид их не понравился инженеру, поскольку местами под давлением кровли и боковых стен они прогнулись внутрь, словно были сделаны из мягкой проволоки. Некоторые балки лопнули, и края их торчали ровные, будто ножом обрезанные. Кое-где металл настолько был перекручен, что напоминал тряпье.
– Давит, гром его разрази! – бормотал инженер и прикидывал в уме, сколько людей понадобится, чтобы заменить искареженную крепь.
Вот он остановился, склонился над сточным желобом, посветил. Вода была прозрачная, в ней отражался свет шахтерской лампочки. Килярчику вода казалась таинственным живым существом, которое куда-то очень спешит; это ощущение было ему приятно.
Килярчик с облегчением подумал, что с такой водой и один насос легко справится. Рядом на всякий случай стоят наготове еще три. Он знал, четыре насоса в минуту могут «проглотить» двадцать четыре кубических метра воды. Итак, если вода прорвется, насосы без труда справятся с нею. Только бы они не подвели в решающую минуту. Килярчик согнутым пальцем постучал по деревянной стойке, чтобы «отвести колдовство», как, бывало, делал его отец, работавший забойщиком на шахте «Ян» в Карвине. Инженер громко рассмеялся, поймав себя на том, что временами становится суеверным. Не хватало еще встретить валбжихского Скарбника, в которого так крепко верят старые немецкие шахтеры.
Вдруг в глубине квершлага вспыхнула крошечная светлая точка. Свет появился внезапно и неподвижно повис в темноте. Словно шахтер, задремавший в укромном уголке и погасивший лампочку, теперь проснулся и зажег ее, заметив яркий свет инженера, отраженный мощным рефлектором.
Крошечный далекий огонек лениво заколебался и начал не спеша расти.
– Кто там может быть! – удивился Килярчик и принялся перебирать в памяти имена шахтеров, которые работали неподалеку.
Но так никого и не вспомнил.
Огонек быстро приближался, рос, отражаясь в металлической крепи матовыми колеблющимися бликами.
– Щенсць боже,[6] пан инженер! – донесся до него из темноты хрипловатый, словно после перепоя, молодой голос.
– Щенсць боже! Что ты тут делаешь? – изумился Килярчик. Перед ним стоял отчаянный головорез с шахты «Виктория», приехавший в эти края из-под Люблина по вербовке, которого уже трижды карали за поножовщину, дважды – за воровство, вожак валбжихских хулиганов Олек Клуско.
– Ничего не делаю, пан инженер! – буркнул Клуско. Он сунул руки в карманы – лампочка висела у него на ремешке, петлей перекинутом через шею, шапка была лихо сдвинута набекрень, из-под нее торчала непокорная шевелюра – и с вызовом взглянул на инженера.
– Почему не работаешь? Ведь тебя включили в седьмую бригаду.
– Нет дураков, пан инженер!
– Что значит, нет дураков? Ведь ты ничего не заработаешь!
– Больно мне нужно!.. По горло сыт вашей проклятой шахтой!
Килярчик внимательно взглянул на парня. Руки у него по-прежнему были в карманах. Правая что-то
