воротился.
— Впереди шведы окопов понакопали, когда и успели, басурманы.
— Много их? — спросил Головин.
— Кто знает, дрыхнут, видать, по норам. Но на стороже двое ходят. То разойдутся, то сойдутся.
Головин отрядил двух опытных солдат с кинжалами:
— Чтоб никакого шума. Убирать обоих, когда разойдутся.
— Как уберем, я крякну селезнем, — сказал солдат.
— Никаких селезней. Еще разбудите какого любителя утятины. Вернетесь сюда.
Солдаты ушли вслед за проводником. Растянувшись по болотам и тропам, полк еще выбирался на сухое, а бригадир Головин подбирал уже группу нападения на апроши. Отобрал людей со шпагами и кинжалами, повелев скоро одеваться. Задание ставил знаками, не голосом: «Действуем только этим» — поднял над головой шпагу; «при полной тишине» — наложил ладонь на рот.
Солдаты — народ понятливый, значит, не дать шведам проснуться. Все ясно.
Вернулся проводник Василий Хлын, сказал тихо Головину:
— Сторожей убрали. Все тихо.
— А где же солдаты?
— Ждут вас.
— Я же им велел воротиться.
— Не схотели, уж больно сладко шведы храпят по щелям.
— Ну ладно. Веди нас.
Группа следовала за проводником. Он шел, шел и вдруг остановился и повел рукой, словно в гости приглашая: вот, мол, начинайте.
Впереди серели валы вырытой земли, чернели щели апрошей. Солдаты быстро и бесшумно рассыпались по полю. Из апрошей то там, то тут слышались стоны, короткие вскрики, хрипы умирающих.
Головин, уничтожив более ста шведов, засевших в апрошах, не потерял ни одного человека, а уже через полчаса его сикурс входил в Полтаву.
Осажденные встречали их со слезами радости, смехом, поцелуями.
— Ой, родные ж вы наши, хлопцы.
— Как же мы вам ради.
— Та яки ж вы мокрые. Алексей Степанович, треба печи топить, посушить родимых.
И в Полтаве в самое неурочное время — среди ночи, да еще ж и летом, — задымили вдруг десятки печей, засновали по улицам жители, замигали по хатам огоньки каганцов, лучин и свечей.
Келин повел Головина в свою канцелярию. И обсушиться, и покормить чем Бог послал.
— Вы не представляете, бригадир, как ко времени ваш сикурс.
— То фельдмаршал Шереметев нас благословлял.
— Дай Бог ему здоровья. И дело даже не в порохе, не в свинце, хотя и в нем тоже. Гораздо важнее для гарнизона и жителей знать, что нас не забыли, что свои люди пришли помогать нам. Увидите, завтра на вылазку будут все рваться. Такой дух отваги вы принесли с собой.
— Ну что ж, полковник, я рад, что моему полку выпала честь укрепить дух Полтавы. С вас ведь никто глаз не сводит. Каждое утро фельдмаршал первым делом о вас справляется: «Держатся?»
— Это верно, — согласился Келин. — Король со своими генералами тоже все глаза проглядели. Вот уж полтора месяца сглазить не могут.
— Что король! Государь в каждом письме о Полтаве беспокоится, велит держаться.
— Будем держаться, сколь сможем. А не слышно ли там о генеральной баталии, скоро ли?
— Как приедет государь.
— М-да… — вздохнул Келин и промолчал, хотя ох как спросить хотелось: «А когда ж приедет?» Но он человек военный — знал: о сем спрашивать нельзя, неприлично даже.
Но бригадир Головин понятлив, сам сказал:
— Ныне он в Азове, на всякий случай султану флот кажет {230} . Вот-вот должен к нам отъехать. Ждем.
— Дай Бог ему пути к нам доброго, — перекрестился Келин. — Мы что? За крепости да полки думаем, а ему за всю державу надо. Этот крест нелегок, сударь мой, ох нелегок.
Четвертого июня 1709 года Петр приехал из Азова, и первое, о чем спросил фельдмаршала:
— Как Полтава?
— Пока дышит, — отвечал Шереметев, — но тяжело Келину, зело тяжело.
— Сикурс посылали?
— Посылали Головина. Прошли хорошо, но на вылазке бригадир в плен угодил.
— Как думаешь, долго они еще продержатся?
— Да уж третий месяц, считай, без перерыва дерутся. Во всем нужду великую терпят. Не диво, если не сегодня завтра шведы ворвутся в крепость.
Царь немедленно сел за письмо Келину: «Господин полковник! Вы славно столь великое время противустояли королю. Но ежели увидите, что стоять уже не можете, уничтожьте крепость и пробивайтесь с людьми на Ворсклу. Заслыша вас, мы вышлем навстречу сикурс. Но шведам оставьте лишь развалины и угли. Сие письмо от гарнизона в секрете держите. Петр».
Ядро с письмом царя, как и все прошлые, притащили Келину полтавские мальчишки:
— Алексей Степанович, вам опять эстафет.
Мальчишки давно занимались этим промыслом. Они собирали прилетавшие в крепость ядра и стаскивали их к пушкам, дабы защитники крепости могли стрелять ими по шведам. Полые, с письмами, они сразу доставляли коменданту: «Вам эстафет».
Письмо царя и обрадовало Келина, и удивило. Обрадовало потому, что он уже знал, что за приездом царя воспоследует. Удивило неверие Петра в возможность удержать Полтаву. Но просьба держать письмо в секрете от гарнизона и жителей как бы давала право коменданту решать вопрос сдачи. Ведь ранее Петр хотя и был вдали, но и слышать не хотел о сдаче, грозя за это отнятием живота и другими карами.
Впрочем, Петр, с первого дня занявшийся лихорадочной подготовкой генеральной баталии, вскоре послал Келину другое письмо, в котором просил продержаться хотя бы две недели.
Царь отправил приказ Скоропадскому и Гольцу идти с запада к Полтаве. С их приходом шведская армия была бы полностью окружена, сама бы оказалась в осаде.
Петр назначил баталию на 10-е число, но начавшиеся сильные дожди задержали передвижение войск. Из показаний пленных он уже знал, что шведы дошли до крайней нужды, хлеба почти не было совсем, мясо хотя и было, но из-за сильной летней жары быстро портилось. Солдаты роптали между собой: «Хлеба или смерти». Видимо, и король понимал, в каком отчаянном положении оказалась армия. И теперь с упрямством, ему свойственным, он слал и слал полки на штурм Полтавы. Ему нужна была эта крепость, теперь уже не только как база, но и как доказательство собственной силы. А сил становилось все меньше и меньше.
Узнав о том, что к русской армии прибыл царь, а это означало одно — в любой момент может начаться баталия, Карл усилил нажим на Полтаву. Штурмы следовали один за другим, причем всякий раз на крепость шло не менее трех тысяч человек. Раза два шведы уже овладевали валом, но после жестокой рукопашной, в которую бросалось все население города с вилами, топорами, дубинами, штурмующие вынуждены были откатываться.
Несколько раз шведы закладывали под стены мины, чтобы после взрыва ворваться в пролом в город, но осажденные всякий раз утаскивали заряд, пополняя этим свои небогатые запасы пороха.
Так за все три месяца осады шведам ни разу не удалось произвести взрыв стены. Зато, как правило, на следующий день Полтава отвечала ураганным огнем из пушек на очередную атаку врага.
Однажды граф Пипер попросил Гилленкрока ознакомить его с укреплениями у стен Полтавы. В этот момент где-то началась частая пушечная пальба. Гилленкрок заметил:
— Можете быть покойны, граф, это не наши пушки, это русские пушки бьют нашим порохом.
— Боже мой, Боже мой, — сказал Пипер. — Ведь это уже скоро, Аксель.
