доедаем последнее.
— Увы, господин фельдмаршал, хлебом мы не можем помочь, сами видите, что в стране натворила жара и саранча. Но я обещаю поставить вашему войску тридцать тысяч овец и не менее тысячи быков.
— Но мы бы заплатили за хлеб.
— Если б он был, я бы доставил его вам безоговорочно, ваше сиятельство.
Когда они остались наедине, Кантемир сказан:
— По моим сведениям, за рекой Серет есть османские склады с провиантом. Но не знаю, достоверны ли эти сведения.
— Пока я не соединюсь с дивизией и гвардией, идущей с государем, я не могу думать о столь дальней экспедиции. А он не может двинуться сюда, не имея достаточно провианта.
— А где находится его величество?
Шереметев нахмурился, терзаясь вопросом: «Говорить — не говорить?», отчего-то очень подозрительным показался ему интерес господаря к местонахождению царя. Однако, поколебавшись, сказал:
— У Сорок.
Но Кантемир, видимо, догадался о причине этих колебаний.
— Мой вопрос не празден, ваше сиятельство. С некоторого времени только через меня царь имеет связь с вашим послом в Турции — Толстым.
— То есть как?
— Дело в том, что Толстой, в связи с войной, заперт в темнице Семибашенного замка, а моему поверенному Жано визирь разрешил посещать его. Толстой передает свои записки Жано, тот пересылает их мне, а я отправляю царю. Вот так. Я вижу, вы мне не верите, господин фельдмаршал, и где-то понимаю вас.
— Как же мог визирь разрешить вашему поверенному навещать Толстого? С чего бы это?
— Дело в том, что я несколько лет был заложником в Стамбуле. Выучил их язык. А с Балтаджи Магомет-пашой даже подружился, когда он еще не был визирем. Как только он стал визирем, меня возвели в господари Молдавии. Но я, зная, что мой христианский народ с надеждой смотрит на Россию, решил тайно помочь царю с верой, что он примет нас под свое высокое покровительство. А чтобы визирь ничего не заподозрил, я попросил у него разрешения начать переговоры с царем, якобы для разведывания его планов. Тогда же визирь дал мне это разрешение — и мне, и моему поверенному Жано навещать Толстого.
— Но если визирь узнает об этом вашем переметничестве? Наверняка среди ваших слуг есть его подсылы.
— Есть. И они доносят ему. А он им отвечает: с моего разрешения.
После отъезда господаря Шереметев призвал к себе сына Михаила Борисовича.
— Миша, заутре ты со своим полком пойдешь к Сорокам, повезешь обоз с провиантом государю. И скажешь, мы ждем его здесь. Заодно сообщи, что я виделся с Кантемиром и договорился о поставках мяса. Хлеба не обещает. Впрочем, я напишу ему.
Именно этот обоз, прибывший к Сорокам, позволил Петру двинуться с дивизией Вейде и Репнина к Пруту, где находилась основная армия. Переход под палящим солнцем, по выжженной местности был нелегок.
Вместе с Петром ехала и Екатерина Алексеевна, решившая разделить с любимым тяжести походной жизни. И во время болезни, случившейся с ним в пути, именно она выхаживала его. Возможно, примером для нее стала Дарья Михайловна, супруга Меншикова, старавшаяся по возможности не отставать от своего Данилыча.
Увидев ее рядом с царем, Шереметев искренне обрадовался и именно ей отвесил первый поклон, чем немало угодил государю. Бывшая пленница Марта — а ныне почти царица {251} , возлюбленная царя — тоже не скрыла своей радости при виде фельдмаршала.
— Борис Петрович, как я рада снова видеть вас, — молвила, улыбаясь и протягивая ему милостиво руку с перстнями на пальцах.
И старик с благоговением поцеловал ее и отвечал дрогнувшим голосом:
— Ваше величество, я так рад за вас.
Что и говорить, в душе Шереметев гордился, что именно он нашел этот «бриллиант» и вытащил из грязи, хотя даже перед собой не хотел вспоминать, что приспособил этот бриллиант у мыльного корыта прачки. Ну, как говорится, кто про старое помянет, тому глаз вон.
Главное, что ныне его бывшая пленница — любимая женщина царя, почти жена… Как тут не загордиться.
С прибытием царя и дивизии Репнина с гвардией у фельдмаршала словно камень с души свалился.
— Слава Богу, Петр Алексеевич, что наконец-то мы собрались в кулак, теперь нам и султан не страшен.
— Султан, может, и не страшен. А голод? А пекло?
— С хлебом туго, это верно, а мясо пока есть. А вот про пекло, государь, тут ты прав. Никогда еще на такой сковороде не жарились. Тяжело солдату, ох тяжело, некоторые не выдерживают.
— Бегут?
— Если бы. Намедни сразу трое повесились.
— Трусы, — наморщился Петр.
— Я бы не сказал так. Тут сам другой раз в петлю готов влезть.
— Я тебе влезу, — погрозил Петр.
— Шучу, государь, шучу, — усмехнулся фельдмаршал. — Разве я тебя воспокину.
— Я ныне отъеду в Яссы, надо ж увидеться с самим союзником Кантемиром. А к годовщине Полтавы ворочусь. Отметим как положено. Как он тебе показался?
— Кто?
— Ну, Кантемир.
— Да как сказать… — поскреб Шереметев подбородок. — Прости, государь, но переметчикам я как-то плохо верю.
— Какой же он переметчик? Он наш союзник.
— Союзник, а ни одного солдата не поставил.
— А провиант?
— Разве что провиант. И то сам же ты велел покупать у них, не грабить, мол. Он союзник поневоле.
— Как это?
— А так. Мы с султаном сходимся на драку на земле Молдавии, куда ему деться, Кантемиру-то? К кому-то приставать надо. А к кому? К христианскому войску, народ к тому наклоняет, народ. Не сам он. Вон хвастался мне, что в друзьях с визирем. Хорош друг, нечего сказать. Приди визирь сюда первым, он бы и ему союзником стал.
— Э, нет, наш с ним трактат тайный заключен еще в апреле. Так что не надо ему приписывать того, чего он еще не совершил, Борис Петрович.
— Я не приписываю, Петр Алексеевич, сам же спросил мое мнение о нем, я тебе и высказал.
Царскую коляску перевезли на правый берег на плоту, впрягли в нее шестерку цугом {252}. Царь с Екатериной сели в нее и в сопровождении конных гвардейцев направились в Яссы.
Вперед был отправлен поспешный гонец с вестью для господаря, что к нему едет царь. Кроме того, поскакали гонцы и в Валахию приглашать тамошнего господаря Бранкована {253} в Яссы. Петр надеялся и его склонить на свою сторону.
Хотя и явились в Молдавии немалые трудности с провиантом, царь все более и более утверждался в мысли, что и туркам устроит здесь «Полтаву». Он был раздражен тем, что Порта приняла его врага Карла XII, и не только приютила, но и пошла у него на поводу, объявив войну России, нарушив мирный договор.
Господарь Дмитрий Кантемир вместе с женой и детьми встретил царя за городом. Лично они
