— Так что? Государь заезжал сюда? — удивился Борис Петрович.
— Зачем? Он прислал из Кенигсберга письмо для ясновельможных, где недвусмысленно пригрозил, что если они изберут королем французского принца Конти, то этим нарушат мирный договор с Россией, поскольку принц держит сторону султана, и в этом случае Польша станет врагом Руси. Так и написал в грамоте: такого короля в дружеской Польше мы видеть не хотим. Письмо его на сейме зачитал ваш представитель Никитин. Оно явилось для многих панов как ушат ледяной воды. Отрезвило горячие головы. И на выборах за меня проголосовало большинство. А сторонники принца, оставшись в меньшинстве, сразу за сабли.
— И рубились?
— А как же. Так вот, семнадцатого июня я был избран королем. Ну а на коронационный сейм сюда, в Краков, я пришел со своей армией. Это лучший аргумент в споре. И ваш государь, спасибо ему, придвинул армию Ромодановского {26} к польским границам. Так что коронация прошла вполне благополучно.
— А как к этому отнеслись другие посольства?
— Меня, помимо России, поддержали Австрия и Бранденбург. Даже вдова Яна Собеского Мария- Казимира была на моей стороне.
— Королева? Она-то почему?
— Она ненавидит французского короля Людовика XIV. Ну а я… — Август засмеялся. — Я еще не встречал женщины, которую бы не смог влюбить в себя {27}. Давайте выпьем за успех у них.
— У кого?
— У женщин, разумеется.
Август опять поднялся с кресла, наполнил бокалы, взял свой.
— Ну, Борис, за женщин.
Осушив бокал, опустился опять в кресло, проговорил с нескрываемым удовлетворением:
— Ваш царь первым поздравил меня с избранием и выразил надежду на союз с Польшей. Я через Никитина велел передать царю мое честное слово, что буду всегда заодно с ним против врагов Креста Святого, и мой низкий поклон за изъявленный Петром аффект в мою пользу. Я тщу себя надеждой лично повидаться с ним.
— Я полагаю, ваше величество, он, возвращаясь из Голландии, обязательно заедет к вам.
— Зачем он поехал туда? Если, конечно, не секрет.
— Ну, официально это Великое посольство поехало приискивать союзников на борьбу с Турцией.
— Ну, Голландию — эту купчиху — вряд ли удастся соблазнить на драку с султаном.
— У государя и другая цель: выучиться там правильному судостроению и вождению кораблей. Нанять побольше профессиональных моряков, военных, закупить оружия. Кстати, сам он едет туда инкогнито.
— Даже так? — удивился король.
— Да. Он всем спутникам запретил величать себя за границей государем под страхом наказания.
— А как же?
— А просто — Петр Михайлов. Десятник.
— Видно, ваш царь оригинал, Борис… э-э…
— Петрович, — подсказал Шереметев.
— Да, да, я так и хотел сказать, Борис Петрович. Сдается мне, мы подружимся с ним по-настоящему. Говорят, он с меня ростом?
— Да, ваше величество, пожалуй, вы одного роста, — согласился Шереметев. — Может, и силой равны.
Видимо, последние слова задели самолюбие Августа: он молча взял со стола бокал свой, обернул его носовым платочком и, кажется совсем не напрягаясь, раздавил в кулаке. Осколки высыпал на стол. Заметив удивление на лице гостя, предложил:
— Попробуйте вы.
— Куда мне, ваше величество.
— Нет, нет, все же попробуйте.
Делать нечего, их величествам отказывать не принято. Борис Петрович взял свой бокал, сдавил в ладони. Ничего не получилось.
— Я разрешаю вам двумя руками, — милостиво согласился Август.
Но и двумя руками Шереметев ничего не смог сделать с бокалом, хотя и сдавливал изо всех сил, аж покраснел. Наконец признался:
— Крепкий, черт… — И поставил на стол.
— Неужли? — хмыкнул король и, взяв бокал, мгновенно раздавил и этот.
— Ну, ваше величество… — развел руками Шереметев. — У меня нет слов.
— Вот так с вашим царем мы раздавим любого нашего врага, хотя бы и султана. В связи с этим у меня к вам вопрос, Борис Петрович.
— Я слушаю вас, ваше величество.
— Вот вы, насколько мне известно, самый удачливый русский воевода, скажите, зачем вам понадобилось Черное море?
— Это вопрос не ко мне, ваше величество. Я воин, мне куда прикажет государь, туда я и иду. Скажет завтра идти на вас — и я пойду.
— На меня?.. — усмехнулся Август.
— Повторяю, если прикажет государь, ваше величество.
— Ну а если на шведов?
— И на них пойду. Но сегодня у нас с ними мир {28}, ваше величество.
— Но мир стоит до рати… так, кажется, у вас говорят?
— Да. Так. Но я не думаю, что государь сразу решится воевать на юге и на севере. Это неразумно.
— И все же, я повторяю свой вопрос: зачем вам Черное море? Неужто у вас нет своего мнения, Борис Петрович?
— Отчего же? Есть. Нам нужен выход к морю, ваше величество.
— Но у вас же есть через Архангельск.
— Там море замерзающее, холодное, а здесь круглый год плавать можно. И потом, России очень досаждают крымские татары.
— Да, — согласился Август. — Крым — это заноза в заднице России. Тут я согласен. Но и все же согласитесь, что Черное море — это бочка воды, пробка от которой в руках у султана.
— Наверно, вы правы, ваше величество.
— Вы строите флот на Воронеже, а куда на нем плыть станете? К султану на рамазан? Флот ведь строится не только для войны, но и для торговли. А чтоб торговать с Европой, вам надо выйти в Средиземное море к древнейшим торговым путям. А ключи от Босфора и Дарданелл у турок. Нет, Борис Петрович, вам надо прорываться к Балтийскому морю.
— Но у нас со шведами…
— Знаю, что вы скажете: мир. Но какой мир? Он же унизительный для России. Ведь Нева же испокон была вашей, и крепость, стоящая на ней, ваша. Только шведы переименовали ее в Нотебург {29}. А ведь заложили ее вы, ваши предки. Как она по-вашему называлась?
— Орешек.
— Вот где ваш настоящий интерес, Борис Петрович: выход к Балтийскому морю.
«А ведь и твой, наверно, там есть…» — подумал Шереметев, прищуриваясь, чтоб мысль его король в глазах не прочел. Но Август словно услышал ее:
— Конечно, здесь и Польша заинтересована вернуть себе Инфлянты.
— Лифляндию?
— Ну да. Или, точнее, по-немецки Ливонию {30}.
