посередине.
– Это оно? – не своим голосом спросил Синявский.
Надя не ответила. Ее губы дрожали, а челюсти свело судорогой.
– Надо вырезать! – воскликнул Щербаков, схватив медицинский скальпель. – Сожмите зубы, Дмитрий Романович.
– А наркоз? – растерянно спросил Писарев.
Но Щербаков только отмахнулся:
– Нет времени!
Они усадили Синявского на стул. Он отвернулся и сжал челюсти, но не смог сдержать стона, когда Щербаков полоснул скальпелем по его плечу. Надя впервые ассистировала на такой операции: без наркоза, в антисанитарных условиях. Основную работу Щербаков с Писаревым сделали сами. Она только держала кювету с использованными тампонами, да в конце помогла Щербакову отрезать хирургическую нить, которой он зашил рану.
– Знаете, – сказал Синявский, глядя на свое забинтованное плечо. – В конце было совсем не больно.
Он явно хотел приободрить коллег, но это признание еще сильнее встревожило Надежду.
– Дайте руку, Дмитрий Романович, – попросила она.
Синявский послушно протянул ей руку.
– Что ты хочешь делать? – недоуменно спросил Щербаков. Но когда она достала скарификатор,[7] ему все стало ясно.
Синявский тоже все понял. В лаборатории наступила напряженная тишина. Надя взяла у Синявского из пальца каплю крови и, нанеся ее на предметное стекло, поместила под микроскоп.
– Ну что там?! – не выдержал напряжения Щербаков.
Надя закрыла глаза, мысленно досчитала до пяти и снова прильнула к окулярам. Но ее последняя надежда на то, что от волнения и страха ей показалось то, чего нет на самом деле, не оправдалась. Под микроскопом среди эритроцитов и лейкоцитов сновали черные чужаки, и с каждой секундой их становилось все больше.
– Заражение, – не поднимая глаз от микроскопа, через силу выговорила Надя.
В лаборатории вновь повисла тишина, и в этой тишине раздался на удивление спокойный голос Синявского:
– Что ж, этого следовало ожидать. По крайней мере, мы попытались.
Надя почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она все-таки заставила себя посмотреть на Синявского.
– Что теперь будет, Дмитрий Романович?
– Вам придется найти способ борьбы с этой паразитической инфекцией, а я… – Он глубоко вздохнул и попытался улыбнуться. – Я, очевидно, умру.
– Нет! – воскликнула Надя. – Должен быть какой-то способ…
Но Синявский резко остановил ее.
– Не говорите глупостей! Фактически я уже труп. Думаю, изменения в организме уже начались. – Он повернулся к Щербакову. – С этой минуты вы старший группы, Илья Андреевич. Упакуйте все оборудование, приборы и нужные образцы. Все остальное сжечь. Утром, как только восстановится связь, вызовите вертолет для эвакуации лагеря. Теперь, когда ясна причина происходящего, здесь больше нечего делать. Остальные исследования закончите в Центре.
– Есть! – по-военному четко ответил Щербаков.
В отличие от него Наде с трудом удавалось сдерживать себя.
– А как же вы, Дмитрий Романович? – борясь с рыданиями, спросила она.
– А я к тому времени, видимо, буду уже мертв, – с поразительным спокойствием ответил он. – Последняя просьба, Надя: пригласите ко мне Мещерина. Хочу напоследок переговорить с ним.
Надя кивнула:
– Конечно, Дмитрий Романович.
Почти с облегчением она вышла из лабораторной палатки. Смотреть в глаза Синявскому, слушать его, разговаривать с ним и знать, что он обречен и, возможно, доживает последние часы, было просто невыносимо.
Глава 14
После полуночи
Возле армейской палатки Мещерина не оказалось. Надя заглянула внутрь, но и там было пусто. Лагерь тоже выглядел пустынно. В центре догорал костер, но возле огня она никого не заметила. Прежде вернувшиеся из дозора разведчики любили посидеть у костра. Иногда среди них оказывался молодой парень, умеющий играть на гитаре, имени которого Надя не знала, тогда вечернюю тишину наполняли героические солдатские песни. Голос у паренька был хрипловатый, да и слух не ахти, но пел он от всей души, остальные парни завороженно слушали.
Надя тоже прислушалась. Со стороны родника, кажется, доносились чьи-то голоса. Включив карманный фонарь (теперь она всегда носила его при себе – преподанный Денисом наглядный урок пошел впрок), Надя повернула туда. Луч света выхватил из темноты ползущие над землей клубы тумана, настолько плотного, что ведущая к роднику тропинка растворилась в нем. По ночам поднимающиеся от ручья испарения конденсировались в виде висящих над водой мельчайших капель, но это был даже не туман, а всего лишь стелющаяся над ручьем его тонкая полоска. А чтобы туман окутывал поляну – такое Надя вообще видела впервые. К перемене погоды, решила она, невольно замедляя шаги. Входить в ползущее на нее темно-серое облако, через которое не мог пробиться даже яркий свет электрического фонаря, не хотелось. Наде вдруг стало страшно. Что ждет ее за этой непроглядной пеленой? Но у родника определенно звучали голоса. Значит, там люди! Ей даже показалось, что она узнала голос Дениса. Мысленно укорив себя за детские страхи, Надя решительно вошла в растекающееся по поляне темное облако.
В лицо пахнуло теплым и влажным паром. В первый момент Наде даже показалось, что она попала в турецкую баню, настолько разительным оказался контраст между обычным лесным воздухом и тем, что принес с собой странный туман. Ладони мгновенно стали липкими, а фонарь – скользким и неудобным. Надя чуть не повернула назад, но голоса звучали уже рядом, и она заставила себя пройти по тропинке, пока не увидела впереди три размытые человеческие фигуры.
Сначала она узнала Дениса, потом Мещерина, и то только потому, что он заговорил, а третьего, Хазара, лишь когда подошла вплотную.
Мещерин тоже узнал ее и недовольно обернулся.
– У вас какое-то дело? Подождите. У нас человек пропал.
– Кто? – опешила Надя.
– Серый, – пояснил Денис.
Мещерин перебил его:
– Так, где ты его видел?
– Там, у воды. – Денис вытянул руку в сторону невидимого в тумане родника. – Он сидел у ручья и… умывался.
– Черт, – выругался Мещерин. – Надо искать следы.
По голосу чувствовалось, что он очень обеспокоен.
– Может, обождем до утра? – предложил Хазар. – Ни хрена же не видно? Только сами наследим.
– Чтобы еще какая-нибудь тварь напала на него в темноте?! – резко ответил лейтенант, и Хазар сейчас же замолчал. Надя подумала, что разведчики не зря дали своему командиру прозвище Лютый.
Мещерин включил фонарь и стал спускаться к роднику. Фонарь у него был гораздо мощнее того, которым пользовалась Надежда, он раздвинул ползущий по склону туман на несколько метров, но дальше луч вновь поглотила непроглядная мгла. Светя перед собой, лейтенант дошел до деревянных мостков, потом, видимо, что-то заметил, отступил в сторону, присел на корточки и стал внимательно осматривать землю. Денис с Хазаром тоже направили на него свои фонари, но с того места, где они стояли, невозможно было что-либо разглядеть.
– Ничего не понимаю… – начал Мещерин.
