осознавший достаточность, спокоен и весел, пусть даже без сил распростерт на Земле. Тот же, кто этого не ведает, не успокоится, живи он хоть в небесном дворце…
По склону Аннапурны вдруг начали опускаться облака, сплошь всю покрыли гору и расползлись по долине. Тут повалил снег, до того густой, что очень скоро мы уже проваливались в него по щиколотки. Ближний ручей вышел из берегов и затопил хижину, дохнуло таким холодом, что мы, не мешкая, устремились в обратный путь.
Дорога вилась по обледенелому ущелью, которое одновременно пронизывал морозный ветер и выжигало ультрафиолетовое излучение Солнца, с легкостью проникающее сквозь разреженный воздух и туман.
На обочине тропы нам повстречалась ступа с буддийскими флажками. Когда мы подошли к ней, то прочитали, что это могила альпиниста Букреева, погибшего в 1998 году. Он был чемпионом по скоростному покорению Аннапурны.
Мы спускались с таких высот, где до сих пор непонятно как оказались. И опять проходили снежные мосты и тропические джунгли, пересекали вброд водопады, балансировали над реками, прислушиваясь к первичной музыке всех вещей, вглядываясь в проплывающую голубизну или черноту, стояли под звездами, лицом к лицу перед мистерией крошечной Земли среди миллионов планет, пытаясь ощутить вибрацию, которая связывает нас с миром.
Вокруг «Himalayan Hotel», пока нас не было, началась весна, выросли новые листья на магнолиях, кругом появилась свежая зелень, на скалах зацвели рододендроны, и виднелись редкие розовые пятна азалий. Но высоковато здесь было еще для повального расцвета.
Зато спустя восемь часов пути — в долине горная растительность дала жару! Темно-красные, лиловые, золотисто-бежевые и белые волны азалий и рододендронов набегали на склоны гор. Оглашенным цветением, уходящим в бесконечность, были охвачены воздух и пространство этого явного сердца миров.
Конечно, мы с Лёней тоже почувствовали себя участниками великого общего цветения, каждого атома и каждого мгновения, потому что двигались вперед, по горло погруженные в этот благоухающий океан, на поверхности плыли одни наши головы!.. А в ушах: «Ж-ж-ж! Ж-ж-ж!!!» — это жужжали шмели.
Теперь Лёня взял манеру встречным путешественникам постоянно делать замечания, строго ставить на вид и раздавать ценные указания. Например:
— Курит, а? Сидит — курит! Впереди такой подъем, а она себе легкие отравляет никотином!
Или:
— Вечер уже, а? Куда, спрашивается, пошел? На ночь глядя?
И всем очень важно сообщал, если кто-то его случайно спросит, откуда он — такой? Что он с «ABC»[4].
Все происходящее напоминало свертывание свитка. Я вдруг испугалась, что наше потрясающее странствие окончится бесследно.
Подходя к Чомронгу, надо было преодолеть бездонный спуск и вскарабкаться по высоченному склону: именно после этого ужасного испытания в прошлый раз на Чомронг восходили спортсмены — красные, взмокшие, буквально на последнем издыхании. На дне ущелья громыхала река, чистейшее водопадище — хрустальное, ледяное, до того прозрачное, что в глубине у больших валунов видны были горные рыбы.
Я уселась на глыбе посреди водопада — и попросила его:
— Слушай, давай договоримся. Я всегда буду мысленно обращаться к тебе, — говорю я этому водопаду, — среди бурных волн мирских обязанностей, погрузившись в пучину существования… Запомни меня!
А он засмеялся:
— Как же, — он мне отвечает, — я тебя
Мы с ним смеялись и плакали, с этим водопадом. А Лёня нас фотографировал с моста — в уже голубеющем свете дня.
Мы начали подъем по огромным ступеням, а этих ступеней, Кази сказал, было ровно две тысячи. Плюс крутизна!
Когда мы преодолели треть пути, я увидела синюю птицу. Настоящую. Я попросила Леню сфотографировать ее, но он сказал, что у него заряжена черно-белая пленка.
Синяя птица долго стояла на камне — вся сияющая, то к нам боком, то спиной. А потом медленно взмахнула крыльями и улетела.
А мы шагали, шагали по ступеням. Они такие шершавые, корявые. О-о, я уже на середине стала отбрасывать коньки. Вот уж поистине, как отвечали древние мастера дзэн на вопрос:
— Что такое Путь?
—
Хотя мне поэт Яков Аким рассказывал про замечательного детского писателя Геннадия Снегирева, нашего современника, тоже человека Пути.
«Как ему ни позвонишь и ни спросишь:
— Ген, что делаешь?
Он всегда отвечал:
—
— Ничего, — подбадривал меня Лёня. — Зато потом легче жить будет. От «Красногвардейской» до «Царицыно» пешком дойти сможем!
(Однажды мы с ним вечерком прогулялись от метро «Красногвардейской» к «Домодедовской». Так он после всех наших рыночных рядов — продуктовых и вещевых, забитого автомобилями бульвара и пьяных прохожих, без остановки потребляющих пиво, с их мутным взором и невнятными речами — упал на диван и сказал слабым голосом:
— Боже мой! До чего же тут все примитивно! Единственный положительный момент: когда я стану покидать этот мир, мне тут ничего не будет жалко!)
В общем, на двухтысячной ступеньке нас с Лёней, запыхавшихся, разгоряченных, краснолицых, прямо скажем, полуживых, уже встречали Миша, Нильс и Патрик.
— Гей, славяне! — кричали они, смеялись и махали руками.
Видимо, их Миша научил.
Особенно веселились Нильс и Патрик.
— Боюсь, эти двое не в курсе, что в данном случае «гей!» — это междометие, — говорит Лёня.
В знакомом, обжитом и родственном Чомронге вовсю разгорался праздник. Нас встретили объятиями, поцелуями, меня все уважительно хлопали по плечу.
— Bad boy, — ласково говорили мне американцы.
— Zehr gut, — жали руку Лёне знаменитые австрийские альпинисты и приглашали нас обоих приехать на Венский бал!..
Такое царило благодушие! Сдвинули столы. Все уплетали баланду из сушеных овощей с вермишелью.
— Мне попался камень в супе, — весело сказал Лёня, — но я его съел!
А шотландцы Скотт и Ричард вместо того, чтобы разлить по чаттткам родное виски почтенному собранию, ходили, как сомнамбулы, от столика к столику, с гордостью демонстрируя баночку, типа майонезной, куда они аккуратно собрали свежий помет снежного человека.
Ночью лил дождь. Наутро двор нашего отеля имени Лакки («Lucky Guest House») был сплошь в пиявках. Мальчик подметал их веником и намел целую гору. Чтобы не пропадала такая колоритная натура, Лёня стал подбивать меня снять видеофильм «Русские путешественники спасают пиявок в Непале от голодной смерти».
День начинался самым удивительным восходом солнца из тех, какие мне посчастливилось наблюдать. Небо озарилось гаммой изумрудно-зеленых оттенков, они постепенно переходили в желтые и оранжевые краски, потом — в алые, сливовые, багряные и еще более глубокие — лиловые и золотые.
