На этот раз я предложила:

— Давай побудем здесь денек? Отдохнем? Куда нам с тобой торопиться?

Но, глядя на все это великолепие, Лёня ответил:

— Нет, мы должны идти! Надо же как-то выбираться из этой дыры.

Тут явился нарядный Кази с зонтом из дома, очень элегантный:

— Ready? — он нас окликнул.

Мы выступили в поход раньше всех.

Миша, провожая нас, произнес, чуть не плача:

— Неужели мы больше никогда не увидимся?

— Что ты, Миша, голубчик? — я говорю. — Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся, — специально привела народную поговорку, чтоб он все-таки не забывал, что он наш, русский!.. [5]

23 глава

«Я хочу пройти по ровному!»

И мы отправились в свой весенний путь, как говорится, усердно молясь и забывая обо всем мирском, глядя, как занимается над головами заря или меркнет вечернее небо, — то вниз, то вверх, но теперь уже больше вниз, чем вверх. Путь был неясный, непредсказуемый, окольный, не тот, которым мы шли сюда. Иногда мы останавливались в придорожной таверне и литрами с Лёней глушили воду.

— Stop drinking! [6] — говорил Кази. — It will be hard work[7].

И действительно, началась такая крутая дорога, такое палящее солнце, я почувствовала, что у меня останавливается сердце. Все помыслы мои были сосредоточены на Аннапурне. Я просто шла, шла, шла по осыпающимся камням и повторяла про себя:

— О, Святая Аннапурна! Ледяная Аннапурна! Ты одна в моей душе И в моем сердце, В моей песне…

Вдруг солнце скрыли облака, а перед нами пролегла относительно ровная дорога в тени кукурузы. Птицы распевают. Летают бабочки тропические. И эта тропа вилась вокруг горы, с каждым витком понижаясь, открывая новую растительность, новых насекомых. А местные жители оказались более темнокожими, не такими приветливыми, как гурунги, но очень работящими.

Постройки у них прочные — из глины, дерева и необожженного кирпича. И с кукурузой обстояли дела гораздо лучше. Курицы там ходили по двору — размером с индюка — с огромными ногами чешуйчатыми, как у динозавра.

К домам лепились маленькие участки, засаженные сахарным тростником. Здесь же росли кусты граната, покрытые огненными цветами, высокие липы, лимонные деревья, бананы. Наши комнатные растения — тут обычная трава и деревья: нежные традесканции, могучие столетники… Наши садовые цветы — просто лесные и полевые… А всеми уважаемую колючку с листьями, довольно дорого стоящую в Москве в цветочных магазинах, высаживают здесь на каменных оградах, чтоб никто не лазил. Она у них сплошь в цвету!

Естественно, в деревенском доме всегда куча дел: покончив с одним, принимаются за другое. Времени в этой стране практически не существует: его абсолютно достаточно, хватит на все, нет никакого смысла торопиться. Видно, как люди работают не то чтобы с ленцой, но сообразно моему родному правилу: «festina lente» («поспешай медленно») — с глубоким пониманием тщеты всякой суеты и торопливости.

Одинокий старик — худой, едва одетый, нерасторопно сучил и чесал шерсть. При этом он вертел допотопное деревянное колесо — наверное, весть о прялке пока не долетела до его селения.

В руках у женщин мелькали спицы — они не прекращают вязать фуфайки, шапки, шарфы, даже когда переносят на голове грузы.

Еще я заметила, на очаге у них все время кипит чайник. Непалец улучает любую свободную минутку, чтобы рассесться и в свое удовольствие гонять чаи.

Вниз по склону тянулись ветхие окраинные лачуги, чуть ли не сплетенные из веток — прозрачные на просвет. В одном из таких домишек женщина кормила ребенка и с интересом следила за нами взглядом. Я ей помахала и улыбнулась.

— Кому это ты подаешь знаки? — удивился Леня.

Не знаю, я себя настолько чувствовала в своей тарелке среди этих людей — казалось, озабоченных только пищей, теплом и кровом, ведь вся наша жизнь соткана из подобных вещей, — что с благодарностью вспомнила стихотворение поэта Гены Калашникова:

Когда я возвращался из Китая, на родине весна цвела златая, и борозды весенних синих пахот ребрились, словно кровли древних пагод. Я возвращался праздно, налегке, и вспоминал верховья Хуанхэ, где шелестит бамбуковая роща, ракиток наших, может быть, не проще, где в ночь летят клекочущие гуси и, цинь отставив, предаешься грусти. Я ничего не вывез из Китая. Страна огромная и вовсе не пустая, ветра сметают пыль с пространных плоскогорий, там тоже есть любовь, и смерть, и жизнь, и горе. И понял я, увидев снег Памира — не надо никакого сувенира.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату