Туман, незаметно подкрадываясь, окутывал горы. Уже исчезли цирки и глубокие ущелья, на поверхности торчали только горбатые вершины, словно острова неведомого архипелага.
Достав бинокль, Давиденко принялся осматривать местность. Не оправдалась его надежда увидеть с гольца хребет развернутым планом, со всей сложной сетью его отрогов, лощин, подробнее разобраться в рельефе. Но и сейчас, при беглом знакомстве с хребтом, уже ясно, что лежащее на запад пространство – это очень сложное нагромождение гор и, несомненно, самая приподнятая часть хребта. Здесь еще много уголков, куда не ступала нога человека.
Гольцы, как бы отдаляясь друг от друга, медленно погружались в туман. Сквозь него слева слабо видна знакомая вершина, у подножия которой находится домик. Она заметно возвышается меж двух сопок, округлая, увенчанная причудливыми зубцами руин. Эта вершина служила надежным ориентиром среди беспорядочно разбросанных гор.
В тумане спрятались последние отроги. Резко похолодало. Сильно продрогший, Давиденко покинул голец. Снежный ветер замел след. Хорошо, что догадался поставить камни в развилках гребней – это позволило без приключений возвратиться к дому.
Уваров еще не вернулся, и это беспокоило. Выпив кружку чаю, Давиденко встал на лыжи и отправился на поиски.
Шумел разгулявшийся в облаках ветер, густел мрак, падал снег. С трудом различалась лыжня Уварова. Давиденко шел медленно, прислушиваясь.
Из темноты доносился странный звук, будто кто-то поблизости прилёг на мягкий снег и затаился. Давиденко остановился. На голову бесшумно падали пушистые хлопья снега, ветер дул в лицо. Звук повторился более ясно. Давиденко узнал скрип снега под тяжелыми лапами зверя. Он почувствовал, как отяжелели ноги, и рассердился на себя, что оставил в домике ружье. А зверь явно подкрадывался к нему; было слышно, как пробирался он по чаще всё медленнее, всё ближе. Давиденко сбросил с ног лыжи, укрепился поустойчивее на снегу, выхватил из-за пояса нож. Пальцы до боли сжали рукоятку. А зверь уже рядом, было слышно, как его ноздри шумно втягивают воздух.
Из-за камня показалась собачья морда.
– Фу ты, дьяволица! Бойка! – с облегчением вырвалось у Давиденко.
Собака бросилась к нему, стала ластиться и визжать.
– Ого, подруга, раздуло-то тебя как! Значит, нашли круторога! – радовался он, ощупывая бока овчарки.
На его крик где-то недалеко отозвался Уваров. Скоро послышлася шорох лыж, а затем и учащенное дыхание. За плечами у него было ружье, рюкзак с мясом, а поверх него привязана тяжелая голова круторога.
– Ты с ума сошел, Слава – такую тяжесть тащить ночью. К чему надрываешься? Можно ведь сходить за всем этим завтра утром.
– Да вот думал: поднесу поближе и брошу, а утром прибегу. С километр прошел – вроде ничего. Дай, думаю, еще немного пронесу, а там – ещё. Так вот и дотащился сюда, – оправдывался Уваров, сбрасывая с плеч груз и усаживаясь передохнуть.
– Устал?
– Малость, но ведь без этого не бывает. А зверя стреляного бросать не положено, – сказал Уваров он с явным упреком в адрес товарища.
– Где нашел? Далеко?
– Там же под скалой, где упал. Не докатился донизу, завяз в щели. Не будь со мной Бойки, ни за что бы не найти. Место неловкое: уступы, надувы. Кое-как вытащил. Только пользы от этого зверя почти никакой, если не считать рогов: кости, мясо и внутренности превратились в винегрет. С десяток киллограммов взял собаке, и всё.
– Что в желудке, не смотрел?
– Говорю, всё смешалось, не разберешь. Даже шкура полопалась.
– Жаль. Рога-то, кажется, хорошие.
А снег всё шёл и шёл. Давиденко набросил на плечи груз. Уваров привязал к сворке Бойку, и она вывела их сквозь тьму на стоянку.
Сняв с себя отяжелевшую от сырости одежду, умылись и сели за еду. Уваров налил по стопке коньяка.
– С удачей! – сказал он, и улыбка осветила его обветренное лицо.
Сквозь тишину доносился до слуха тихий шорох снегопада. Рассуждая вслух, Давиденко пытался привести в какой-то порядок свои наблюдения над жизнью снежных баранов. Его собеседники внимали ему, причём, казалось, что Бойке было гораздо интереснее, чем Уварову, время от времени прикладывавшегося к коньяку.
Эта местность (обширный край, прилегающий к Охотскому морю и пересеченный громадами хребтов Джугджура и Джугдыра), плотно заселена снежными баранами. Эти животные удивительно приспособлены к невероятно трудным природным условиям. Суровая зима здесь длится, как правило, около шести месяцев, из них добрая половина заполнена ветреной погодой. Жгучие морозы, глубокие снега и затяжные бураны подвергают всех четвероногих обитаталей хребта непрерывным испытаниям. Тяжелее всех приходится снежным баранам, жителям открытой гольцовой зоны гор.
Закружатся над горами осенние метели, обледенеют по скалам тропы, снегом прикроются альпийские лужайки, ягель, трава, и бараны покинут курчавые вершины, излюбленные места летних кочевий. Они спустятся ближе к лесу, в котловины, на второстепенные отроги, где теплее и тише. Тут они и проводят долгую зиму, предпринимая небольшие вылазки на соседние гребни в поисках корма. Зимою пищей им служат кора и молодые побеги кустарников, лишайники да сухая трава, которую они добывают, разгребая копытами снег.
Всё холоднее становится в горах, продолжительные бураны иногда надолго приковывают животных к одному месту, и они, сбившись небольшими стадами, отлеживаются под защитой холодных скал. Даже плотная зимняя шерсть плохо греет голодного барана. Но где найдёт он в непогоду корм – всё занесено снегом или затянуто заледеневшей коркой надува, и копытить становится труднее и труднее. Дождавшись относительного затишья, стадо перекочевывает на свежее место с более мелким снегом.
Но солнце всё дольше и дольше задерживается над горами. На южных склонах хребта днём становится теплее, хотя весенние ветры, более губительные для снега, долетают сюда только в начале апреля. Бараны покидают места зимовок, подолгу нежатся на весеннем солнце, выходят на припеки. Медленно обнажаются россыпи, лбы отрогов, открывая доступные места кормежки. Проносятся последние метели, слабеют заморозки, вот-вот появится зелень, которую ждут с нетерпением снежные бараны. Они с жадностью набрасываются на корни многолетних растений, уже напитавшиеся соком, готовые скоро выбросить первые ростки.
– Ну так что, завтра завалим барана? – дождавшись паузы, сказал Уваров.
– На здравоохранение выделяют бешеные деньги, – отвлекшись от охотничьих тем, задумчиво произнес Давиденко. – И ведь эту тучную ниву кто-то плотно окучивает.
Конец четвертой книги. Продолжение следует.
