людей, свято исполняющих свой долг. Если каждый гражданин станет руководствоваться этим принципом, наша страна всегда будет процветающей и могущественной.
Кровь прилила к лицу Лоуренса, а мое сердце затрепетало, как птица в полете.
Глава 8
– Приятное место этот Голливуд, – сказал агент Крэкстон, отхлебнув из своего бокала с газированным напитком.
В моем бокале был коктейль из водки с апельсиновым соком. Мы сидели в баре под названием 'У Адольфа' на бульваре Сансет, возле Ла-Сиенеги. Это заведение, основанное еще до войны, сохранило свое непопулярное имя.
У входа в бар дорогу нам преградил человек в красном пиджаке и цилиндре.
– Чем могу быть полезен, мистер?
– Отойдите в сторону, – сказал Крэкстон.
– Может быть, вы не поняли, мистер, – ответил ему швейцар, сопровождая слова выразительным жестом. – Наш бар высокого класса, и двери его открыты не для всякого.
Он уставился в мое лицо.
– Послушай, парень. – Крэкстон отогнул левый лацкан пиджака, где была пришпилена бляха агента ФБР. – Либо ты откроешь дверь, либо я захлопну ее за тобой навсегда.
Тут же появился менеджер и любезно усадил нас возле пианиста. Кроме того, предложил нам даровую выпивку и закуску, от чего Крэкстон решительно отказался. Больше нас никто не беспокоил. Помню, мне подумалось тогда, что белые боятся закона ничуть не меньше, чем цветные. Конечно, я всегда знал: между расами не существует принципиальной разницы, и все же было приятно увидеть пример этого равенства.
Я думал о том, что внезапно был спасен от газовой камеры. Ведь я наверняка убил бы инспектора Лоуренса, не пожми мне руку уродец, который сейчас сидел напротив.
– Что вы знаете о коммунизме, мистер Роулинз? – спросил меня Крэкстон тоном школьного учителя, принимающего экзамен.
– Зовите меня, Изи. Я так привык.
Он кивнул, и я ответил:
– Мне кажется, что красные немного даже хуже, чем нацисты, если, конечно, ты не еврей. Но для евреев красные ничуть не хуже, чем наци.
Я сразу понял, чего хочет от меня человек из ФБР. На самом деле мои чувства по этому поводу были гораздо сложнее. Во время войны русские стали нашими союзниками, нашими лучшими друзьями. Великий негритянский актер и певец Поль Робсон путешествовал по России и даже жил там некоторое время. Сам Иосиф Сталин принимал его как дорогого гостя в Кремле. Но война закончилась, и мы снова стали врагами. Карьера Робсона была загублена, и он покинул Америку.
Я не понимал, как можно быть сегодня друзьями, а на следующий день стать врагами. Не понимал, каким образом такой человек, как Робсон, мог отказаться от своей блестящей карьеры ради политики.
Агент Крэкстон удовлетворенно кивнул, когда я ответил на его вопрос, и коснулся волосатым указательным пальцем своей скулы.
– Многие евреи являются коммунистами. Дедушка всех красных Маркс тоже был евреем.
– Мне кажется, многие евреи такие же люди, как все.
Крэкстон кивнул, но я почему-то вовсе не был уверен, что он согласен со мной.
– Вы правильно говорите. Красные – это большое зло. Они хотят захватить весь мир и поработить его. Они не чувствуют себя свободными, как американцы. Русские слишком долго были крепостными, оковы до сих пор мешают им свободно смотреть на мир.
'Странный разговор, – подумалось мне, – белый человек читает негру лекцию о свободолюбии'.
– Мне кажется, некоторые люди так привыкают к своим цепям, что начинают их любить, – поддакнул я.
Крэкстон тотчас же одарил меня улыбкой. На секунду в его карих глазах блеснуло восхищение.
– Я знал, мы поймем друг друга, Изи. Как только я увидел ваше полицейское досье, понял: вы человек, который нам нужен.
– И какой же человек вам нужен?
Пианист играл мелодию 'Два сонных человека' ярко и живо.
– Тот, кто хочет послужить своей стране. Кто знает, что такое борьба, и готов идти на риск. И не соблазнится, предложи ему чужая держава более выгодную сделку.
Я чувствовал, что Крэкстон абсолютно не понимает, кому он это все говорит. Но запомнившееся фото Ливенворта из журнала 'Лайф' помогло мне прикинуться именно таким, какого он хотел видеть.
– Итак, нас интересует Хаим Венцлер, – сказал Крэкстон.
– Кто это?
– Один из этих евреев-коммунистов. Агитирует за создание профсоюзов. Называет себя 'рабочим'. Кует цепи, по сути дела. Он организовывал профсоюзы всю дорогу, начиная с Аламеды до авиазавода 'Чемпион'. Вы ведь знаете этот завод, не так ли, Изи?
'Чемпион' был последним местом, где я по-настоящему работал.
