Он снова улыбнулся:
– Я знаю, мистер Роулинз, более того, я уверен: Бог отвернулся от меня. И вообще он отвернулся от всех евреев. Наслал на нас демонов. Я уверен, мистер Роулинз. Если бы не было Бога, зло, которое я испытал, было бы невозможным.
– Мне кажется, я вас понимаю.
– Я здесь, – сказал Венцлер, – потому, что негры в Америке живут так же, как евреи жили в Польше. Над ними издеваются, их угнетают. Нас вешали и сжигали просто за то, что мы существуем.
И тут я вспомнил Холлиса Лонга.
Он был другом моего отца. Во всей округе только они двое умели читать. Каждый вечер в субботу друзья усаживались на нашем крылечке, курили трубки и обсуждали газетные новости, накопившиеся за неделю.
Холлис был великан. Помню, как здорово он смеялся. И всегда приносил гостинцы – фрукты и леденцы. Я сидел на полу между ними и слушал о событиях в Новом Орлеане, Хьюстоне и других столицах южных штатов. А иногда они говорили о северных городах или даже других странах, скажем, о Китае или Франции.
И вот как-то раз я пришел из школы и увидел, что мама стоит у плиты и плачет, а папа обнимает ее за плечи. Холлис Лонг сидел за столом и пил неразбавленное виски из глиняной кружки. Я понял: произошло что-то ужасное.
Никто не заговорил со мной, и я убежал в заросли сахарного тростника за нашим участком.
В ту ночь Холлис спал у нас. Он жил с нами две следующие недели, а потом уехал во Флориду. Каждую ночь я слышал, как он стонет и плачет. Нередко я просыпался от этого, вскакивал с постели и начинал колотить кулаком по стене.
Позже мама рассказала мне, что, пока Холлис в очередной раз сидел у нас на крыльце, у них в доме случился пожар. Его жена, сыновья и мать погибли в пламени.
Взгляд Хаима Венцлера, когда он говорил о Боге, напомнил мне Лонга в тот страшный день.
– Когда я все потерял, – сказал Хаим, – ко мне пришли люди и спасли меня. Они помогли мне отомстить. И теперь пришла моя очередь помогать.
Мне оставалось только кивнуть. Когда Бог оставил Холлиса, никто не пришел к нему на помощь.
– Мы должны помогать друг другу, Изи. Потому что есть люди, готовые содрать мясо с наших костей.
Я вспомнил Лоуренса и Крэкстона и отвернулся.
Он положил руку мне на плечо и сказал:
– Мы будем работать вместе.
– Хорошо, – ответил я.
– У вас найдется время завтра? – спросил он и коснулся рукой тыльной стороны моей ладони, как это делал Джон, когда беспокоился обо мне.
– Наверное, не завтра, но через пару дней обязательно.
Дело было сделано. Хаим и я стали партнерами, работающими на благо бедных и престарелых. Конечно, заодно я собирался его повесить.
Вошли Таун и Мел вин с красивой молодой женщиной, черная кожа и белое платье которой создавали потрясающий эффект. Она была высокая, стройная, в ее каштановых волосах сверкали золотые пряди, губы накрашены ярко-оранжевой помадой. Страсть в весьма откровенном взгляде ее больших карих глаз, устремленных на Тауна, делала ее прекрасной.
Священник что-то сказал Паркеру, потом повернулся к девушке и пошептался с ней. По тому, как по- хозяйски он положил руку ей на талию, я понял, что они любовники. Я отвел взгляд и заметил, что Мелвин пристально смотрит на меня.
Счастливая пара тотчас исчезла. Присутствующие были этим весьма обескуражены. Они надеялись, что священник будет представлять церковь на совещании. Но у него были свои интересы. Так же, как, впрочем, и у меня.
– Ты остаешься, Изи? – спросил меня Оделл.
– Нет, – ответил я, – нужно кое-кому позвонить. Когда я собрался уходить, он схватил меня за рукав.
Раньше Оделл никогда не позволял себе такого.
– Не вмешивайся в наши дела, Изи, – сказал он. – Получи все, что ты хочешь, от этого человека, но только не вреди церкви.
Я улыбнулся так убедительно, как только мог.
– Не волнуйся, Оделл, мне нужна только информация И это все. Ты даже не заметишь, что я здесь побывал.
Он снял трубку после первого же звонка.
– Крэкстон у телефона.
– Я с ним встретился.
– Хорошо. И что он сказал?
– Да ничего особенного. Хочет, чтобы я помогал ему собирать одежду для стариков.
