Меня давно не допрашивали в участке на Семьдесят седьмой улице, но пахло здесь по-прежнему. Кислый запах, какой-то неопределенный. Не живой и не мертвый. Пахло не пищей и не дерьмом, пожалуй, так же гнусно, как в квартире Поинсеттии.
Когда меня притащили сюда в последний раз, я находился под арестом. Меня сунули в камеру с обшарпанными стенами, предназначенную для допросов. Эти допросы сопровождались ударами и пинками. Теперь же меня усадили перед Куинтином Нейлором. У него на столе лежал сине-белый бланк. Он задавал мне вопросы.
– Имя?
– Изекиель Портерхаус Роулинз, – ответил я.
– Дата рождения?
– Сейчас припомню, – сказал я. – Третье ноября 1920 года.
– Рост?
– Шесть футов один дюйм.
– Вес?
– Обычно – сто восемьдесят пять фунтов. Но после Рождества я вешу около ста девяноста.
Он задавал один за другим вопросы в этом же роде, и я непринужденно отвечал на них. Я доверился этому негру, сам не знаю почему. В жизни мне пришлось натерпеться от своих цветных собратьев куда больше, чем от белых. Меня били, грабили, в меня стреляли, но я не задумываясь, безоговорочно доверял чернокожему. Так уж, видимо, я был устроен.
– Ну хорошо, Изекиель, расскажите мне все о Поинсеттии, преподобном Тауне и этой женщине.
– Они все мертвы. Убиты. Мертвы, как дохлая рыба.
– Кто их убил?
Он говорил как человек образованный. При желании я мог бы разговаривать с ним так же, но я всегда считал, что человек должен говорить на языке, усвоенном с рождения. Если вы начнете говорить как белый, вы можете забыть, кто вы есть.
– Я не знаю. Разве Поинсеттиа не покончила с собой?
– Результаты вскрытия будут получены сегодня вечером. Можете ли вы сказать что-нибудь по этому поводу?
– Они до сих пор ничего не сделали? – Я был поражен.
– Коронер страшно занят, мистер Роулинз. На Сан-Ремо-стрит произошел несчастный случай. Кроме того, пожар на Санта-Монике. Да и мы до сих пор сомневались, убийство ли это, – сказал Куинтин. – Коронер сейчас по пояс в трупах, но очередь дойдет и до этого дела.
– Я ничего не знаю, кроме того, что священник и девушка убиты, я сам видел кровь. Мне неизвестно, кто их убил, и, уж если говорить правду, я и знать этого не хочу. Убийство не имеет ко мне никакого отношения.
– Это не соответствует тому, что я слышал.
– Как так?
– Несколько лет тому назад произошло несколько убийств, к которым вы были причастны. Ваши показания избавили от тюрьмы одного из убийц.
– Это правда. – Я ткнул себя пальцем в грудь. – Убийцей был кто-то другой. И я тогда сообщил об этом властям. И сейчас, если бы я знал, кто убил этих двоих в церкви, то обязательно вам сказал бы. Но я, не отрывая зада, сидел в подвале и разбирал одежду, когда услышал вопль Виноны. Я бросился на помощь, но слишком поздно.
– Вы думаете, их убила Винона?
– Понятия не имею.
– Вы не видели еще кого-нибудь поблизости?
– Нет, – сказал я. – Хаим упомянул Роберта Уильямса, но я сам его не видел.
– Значит, никого?
– Я видел Хаима, и Хаим видел меня. Вот и все.
– Где вы находились, прежде чем пойти на работу?
– Я завтракал вместе с моей приятельницей.
– Кто такая?
– Ее зовут Ширли.
– Как фамилия?
– Не знаю, но могу показать, где она живет.
– Сколько времени вы находились в церкви до того, как спустились в подвал?
– Я сразу же пошел туда.
Затем мы начали сначала. И так снова и снова.
Вдруг он спросил меня, не слышал ли я выстрелов.
