— Ты думаешь, что «мама» и «папа» это позволят?.. Мне денег не нужно — любой купец мне довольно даст, чтобы раздавать бедным да неимущим. Да и дурацкой охраны мне не нужно. А он, значит, гонит!..
Распутин назвал какую-то кличку, которую я не запомнил, но которая обозначала Протопопова. У меня вернулось самообладание, я бросил на стул свою фуражку, которую взял, чтобы уходить, и сказал:
— Знаешь что, ты зря расхорохорился! Брось! Пойдем в столовую и дай мне мадеры. Поговорим по- хорошему.
Он минуту помолчал. Я улыбнулся. Он разом успокоился.
— Пойдем.
Выпили молча две-три рюмки, затем я заговорил. Распутин уже спокойно слушал.
— Что же ты хочешь?.. Чтобы Трепов приходил тебя спрашивать, кого куда назначить министром?.. Ты понимаешь, что это невозможно. Ты хочешь, чтобы Протопопов оставался министром: он и останется, только не внутренних дел, а будет там, где теперь Шаховской… А твой друг Шаховской будет на его месте… Чего же ты хорохорился, не выслушав меня?
— А зачем ему это? Такого преданного «папе» он второго не найдет…
— Кроме преданности, есть и другое: надо уметь делать то или иное дело…
— Эх, да что дело… Дело — кто истинно любит «папу»… Вот Витя умнее всех, да не любит «папу», его и нельзя.
Болтали мы с час. Выпили две бутылки, но с утра, видимо, на него вино не так действовало, как вечером. Он не хмелел.
Я все же довел его до того, что он сказал, что пошлет телеграмму «папе», попросив выслать Трепову подписанный указ. Но Распутин не захотел при мне ее написать. Я понял, что он напишет обратное. Я притворился, что верю ему. Но он это хорошо понял, однако был доволен тем, что от меня отделался. У него был, без сомнения, дар читать чужие мысли, как, впрочем, и у всех до известной степени. У него это чутье было более развито.
На прощание он сказал мне:
— Вот что, останемся друзьями… И с твоим Треповым останусь другом, если не будет трогать моих друзей. Если же тронет, то уеду в Покровское, а «мама» его прогонит, а меня назад позовет… Ну, выпьем еще стакан и разойдемся, ты все же хороший.
Потерпевши это фиаско, я вернулся обратно к Трепову и рассказал все, как было. Он понял, что дело обстоит плохо.
Все, что он предвидел, отправляя меня к Распутину, сбылось. Государь указа не прислал. Протопопов остался министром внутренних дел, а Трепов сдал несколько месяцев спустя свою должность князю Н. Д. Голицыну. Окончательный провал России начался.
После моего назначения посланником в Бухарест царь вызвал меня в Могилев.
В Петербурге мне передали через даму из окружения Распутина, что императрица желала бы, чтобы я познакомился с Протопоповым до моей аудиенции у Ее Величества. Я это исполнил, под каким-то предлогом спросив по телефону, когда министр может меня принять. Протопопов ответил:
— Сейчас же…
…И продержал меня три часа, поясняя свою программу, но так сумбурно перескакивая с одного вопроса на другой, при этом вытаскивая разные дела и заставляя меня их читать, что я вынес впечатление, что пробыл с сумасшедшим.
На другой день во время аудиенции императрица мне сказала, что рада моему знакомству с Протопоповым и спросила, какое впечатление он на меня произвел. Я ответил по-русски:
— Это сумбурный человек. А затем уже по-немецки:
— Не нахожу немецкого слова, чтобы это выразить. И постарался пояснить Ее Величеству его смысл.
— Да, я знаю, у него не всегда последовательны мысли, но самые идеи хороши, и он нам так предан. Он не умеет, мне кажется, своих мыслей дисциплинировать и приводить в исполнение именно потому, что у него их слишком много. Ему нужен был бы помощник, менее нервный, чем он, который умел бы выбрать исполнимые мысли и с энергией их проводить.
— Я вчера его слушал весьма внимательно, но в течение трех часов разговора не заметил ни одной практически исполнимой мысли.
— Да, он очень нервен и часто увлекается. Помолчав, совершенно неожиданно государыня сказала:
— А вы не пошли бы к нему товарищем министра? Это не слишком ли малая для вас должность? Ведь можно было бы ее повысить, предоставив вам право личного доклада у государя.
Я улыбнулся и сказал:
— Ваше Величество! Я бы принял самую малую должность, если бы чувствовал, что могу принести пользу отечеству и исполнить ваше желание. Но, повторяю, с таким сумбурным человеком я служить не мог бы. К тому же в принципе невозможно, чтобы у государя было два докладчика по одному и тому же министерству. А без этого Протопопов через неделю меня бы выгнал.
— Кого же, вы думаете, можно дать ему в помощники?
— Ваше Величество, нужно выбрать такого, который дело знает.
— Да вы сколько лет ведете канцелярию министерства двора…
— Она ничего не имеет общего с министерством внутренних дел. Там нужно знать полицейское дело, о котором я понятия не имею.
Перед уходом я просил государыню простить меня, что, быть может, резко выразился относительно Протопопова.
— Напротив, я довольна, что вы откровенно высказали свое мнение о нем; нам так редко говорят правду. Я думаю, что ваше впечатление не совсем верно: преданного человека не надо осуждать, а надо ему помогать.
На этом моя аудиенция кончилась.
Относительно же Распутина скажу, что он меня удивил тем, что мне гадости не сделал и не пошатнул доверия императрицы ко мне. Я этого ожидал, судя по его поступку по отношению к Тамаре Родзянко, и этим он для меня стал еще непонятнее, чем раньше.
Милостивое отношение императрицы ко мне осталось и после убийства Распутина. Когда я вернулся в Петербург для доклада государю о матримониальных намерениях принца Кароля, я имел двухчасовую аудиенцию у Ее Величества, во время которой царица выказала мне большое доверие.
Одним из главных агентов Распутина был князь Андроников, фигура примечательная.
Один из князей Андрониковых служил в Уланском Ее Величества полку и был весьма порядочный и любимый товарищами офицер. Другой, о котором я собираюсь говорить, нигде не служивший, пользовался репутацией опасного интригана. Ввиду этого я избегал случая с ним соприкасаться.
У одних моих знакомых мне пришлось, однако, сидеть за столом рядом с ним. Когда во время разговора я удивился осведомленности моего собеседника о делах по придворным пожалованиям, князь заявил мне, что он «адъютант Господа Бога» и в этом качестве все знает, что делается в Петербурге, что это — единственная его служба: другой он не хочет, но она заставляет его блюсти и поддерживать справедливость: это — цель его жизни.
Вскоре после этого разговора он меня посетил и просил поддержать пожалование двух имевшихся у меня в списке кандидатов. Я пояснил ему, что лично я ничего в этом отношении сделать не могу, но если буду иметь случай, то передам о его рекомендации министру двора.
На этом его визит не кончился. Тут же он мне сказал, что есть еще двое лиц, которые представлены своим начальством, но которые совершенно недостойны этой чести, и начал мне повторять какую-то городскую сплетню. На вопрос, может ли он мне представить документальные доказательства о том, что он передает, Андроников ответил, что таковых у него нет.
Тогда я встал и резко прекратил разговор.
После этого он мне прислал какую-то огромную рыбу с запиской, что получил несколько подобных с
