Она пожала плечами.
— Это важно?
— Вероятно, нет, — отозвался он, хотя мать заметила, что ее равнодушие к этому вопросу тревожит юношу.
— В сущности, — продолжала она, — я полагаю, все это не имеет значения. Главное — чертеж, тропа, которой проходит
— Ты вполне уверена, что сумеешь прочесть слова по «Книге Слов»?
— Если она относится к тому же времени, что остальные пергаменты, — да, уверена. Иероглифы достаточно просты.
Предвкушение нахлынуло на нее так внезапно и остро, что она вскинула руку, словно невидимая рука схватила ее за горло. Сегодня ночью она произнесет забытые слова. Сегодня сила Грааля снизойдет на нее. Время покорится ей.
— А если О'Доннел лжет? — сказал Франсуа-Батист. — Если у нее нет книги? И Оти тоже ее не нашел?
Мари-Сесиль распахнула глаза, пораженная его жестким, вызывающим тоном. Она с неприязнью взглянула на сына.
— «Книга Слов» там, — сказала она.
Настроение ушло. Мари-Сесиль досадливо захлопнула «Книгу Чисел» и вложила ее в чехол. На ее место поставила «Книгу Бальзамов».
Внешне книги казались одинаковыми. Те же деревянные, обтянутые кожей доски переплета, скрепленные кожаными шнурами.
Первая страница пуста, если не считать выведенной в центре золотом маленькой чаши. Пуст и оборот первого листа. На третьей странице слова и знаки, которые повторялись на стенах подземелья на рю дю Шеваль Бланк.
Первая буква каждой страницы была выведена голубой, красной или желтой краской и обведена золотой каймой, но остальной текст шел сплошняком, без пробелов, показывающих, где кончается одна мысль и начинается другая.
Мари-Сесиль развернула пергамент, вшитый в середину книги. Между иероглифами виднелись выведенные зеленым цветом рисунки растений и символы. Годы исследований, на которые ушла немалая часть состояния Л'Орадоров, убедили ее деда, что ни один из этих значков не имеет значения. В счет шли только иероглифы, начерченные на двух пергаментах Грааля. Все прочее: слова, картинки, краски — использовалось только чтобы затемнить, приукрасить и скрыть истину.
— Она там, — повторила Мари-Сесиль, с бешенством глядя на сына.
На его лице оставалось сомнение, но юноша благоразумно промолчал.
— Принеси мои вещи, — приказала мать. — А потом узнай, где сейчас машина.
Минуту спустя он вернулся с ее квадратной косметичкой.
— Куда положить?
— Туда.
Она кивнула на туалетный столик. Как только сын вышел, она пересела к нему. На коричневой коже чемоданчика было золотое тиснение — ее инициалы. Подарок деда.
Она открыла крышку. Внутри было крупное зеркальце и несколько футлярчиков для кисточек, пуховок и золотых маникюрных ножниц. Косметика аккуратными рядами крепилась к внутренней стороне крышки. Помады, тени, тушь для ресниц, пудра, угольный карандаш. В более глубоком отделении под второй крышкой скрывались три красные кожаные шкатулки, украшенные драгоценными камнями.
— Где они? — спросила Мари-Сесиль, не поворачивая головы.
— Недалеко, — ответил сзади Франсуа-Батист.
Голос звучал напряженно.
— С ним все в порядке?
Он подошел сзади, положил ладони ей на плечи.
— Тебе не все равно, мама?
Мари-Сесиль перевела взгляд со своего отражения в зеркальце на лицо сына, видневшееся в рамке зеркала, как на семейном портрете. Голос звучал непринужденно, но глаза его выдавали.
— Все равно, — сказала она, и он чуть расслабился. — Просто интересуюсь.
Он сжал ее плечи и тут же отдернул руки.
— Жив, раз уж тебе интересно. Доставил некоторое беспокойство при выгрузке. Пришлось немного утихомирить.
Она подняла бровь:
— Надеюсь, они не перестарались. От полумертвого мне никакого проку!
— Мне? — резко повторил он.
Мари-Сесиль прикусила язык. Франсуа-Батист был нужен ей послушным, а не бунтующим.
— Нам, — поправилась она.
ГЛАВА 69
Когда пару часов спустя Одрик вышел из дома, Элис дремала в тени под деревьями.
— Я приготовил поесть, — сказал он.
Сон пошел ему на пользу. Кожа уже не выглядела восковой, и глаза ярко блестели. Элис подобрала постель и прошла в комнату. На столе были разложены козий сыр, оливки, помидоры, персики, стоял кувшин с вином.
— Прошу вас, берите, что угодно.
Как только они уселись, Элис высказала вопрос, давно вертевшийся в голове. Тем более что старик почти не ел, только выпил немного вина.
— А Элэйс не пыталась вернуть те книги, которые у нее украли муж и сестра?
— Ариф вознамерился собрать трилогию вместе, как только над землями Ока нависла угроза войны, — ответил Одрик. — Но благодаря стараниям Орианы за голову Элэйс была назначена награда, поэтому она не могла свободно передвигаться. Если иногда и спускалась в долину, то всегда переодетой. Ей нечего было и думать пробраться на север. Вот Сажье несколько раз пробовал проникнуть в Шартр. Но ни одна попытка не удалась.
— Ради Элэйс?
— Отчасти, но больше ради своей бабушки, Эсклармонды. Из-за нее он чувствовал себя связанным с
— Что сталось с Эсклармондой?
— Многие
— А что с Орианой? — спросила Элис немного погодя. — О ней Элэйс что-нибудь знала?
— Вести доходили очень редко. Самой интересной была новость о строительстве лабиринта в кафедральном соборе Нотр-Дам в Шартре. Никто не знал, чьей волей он выстроен и что должен означать. Отчасти потому Эвре с Орианой обосновались там, вместо того чтобы вернуться в его северные владения.
— Да и сами книги были изготовлены в Шартре…
— А на самом деле он был сооружен, чтобы отвлечь внимание от пещеры лабиринта на юге.
— Я его вчера видела, — сказала Элис.
«Неужели это было только вчера?»
— …И ничего не почувствовала. То есть он очень красивый, впечатляющий — и только.
Одрик кивнул.
— Ориана добилась, чего хотела. Гай д'Эвре увез ее на север и сделал своей женой. Она расплатилась, передав ему «Книгу Бальзамов» и «Книгу Чисел», и обещала продолжить поиски «Книги Слов».
— Женой? — нахмурилась Элис. — Но ведь…
— Жеан Конгост? Он был хороший человек. Педант, ревнивый и скучноватый, но он был верным слугой. Его убил Франсуа по приказу Орианы. — Бальярд замолчал на минуту, прежде чем продолжить: — Франсуа заслужил смерть. Он плохо кончил, но лучшего не заслужил.
Элис покачала головой.
— Я вообще-то думала о Гильоме.
— Он остался в Миди.
— Разве Ориана не подавала ему надежды?
— Он неустанно пытался изгнать с юга захватчиков. Через несколько лет он собрал в горах множество сторонников. Сперва предложил свой меч Пьеру Роже де Мирпуа. Впоследствии, когда виконт Тренкавель пытался вернуть земли, отнятые у его отца, Гильом сражался за него.
— Он переметнулся на другую сторону? — поразилась Элис.
— Нет, он… — Бальярд вздохнул. — Нет. Нет, Гильом дю Мас никогда не изменял Тренкавелю. Он был дураком, бесспорно, но не предателем. Ориана использовала его. Перед падением Каркассоны его захватили в плен вместе с виконтом Тренкавелем. Но ему удалось бежать. — Одрик глубоко вздохнул и с явным усилием заключил: — Он не был предателем.
— Но Элэйс считала его подлецом, — тихо проговорила Элис.
— Он сам разрушил свое счастье.
— Да, понимаю, и все же… жить с таким раскаянием, зная, что Элэйс считает его не лучше…
— Гильом не заслужил сочувствия, — резко перебил Бальярд. — Он изменил Элэйс, нарушил брачный обет, унизил ее. И несмотря на все, она… — Он осекся. — Простите. Не всегда легко сохранять объективность.
«Отчего это так волнует его?»
— Он никогда не пытался увидеться с Элэйс?
