— Он играл на их природном суеверии, — ответил ей Бальярд. — Республиканцы или роялисты, все они с детства слышали историю о демоне здешних мест.
— Асмодей…
— В разное время разные имена, но одно и то же лицо. И хотя добрые горожане днем уверяют, что ничему подобному не верят, в ночные часы им слышится шепот из глубины их древней души. Он нашептывает о сверхъестественных тварях, которые рвут и терзают и неподвластны смерти; о мрачных и запретных местах, где ткут свои сети пауки.
Леони знала, что он прав. В памяти вспыхнули картины ночи разгрома Пале Гарнье в Париже. И на прошлой неделе — ненависть на лицах знакомых ей жителей Ренн-ле-Бен. Она знала, как легко, как быстро охватывает толпу жажда крови.
— Мадама? — настойчиво проговорил Паскаль.
Леони видела, как языки огня мечутся, лижут черный воздух, отражаются в мокрой листве высоких каштанов, выстроившихся вдоль подъездной дорожки. Она задернула занавеску и повернулась спиной к окну.
— Ему мало было загнать в могилу моего брата и Изольду, — прошептала она, опустила взгляд на курчавую черную головку Луи-Анатоля, прижавшуюся к ее груди, и понадеялась, что малыш не расслышал.
— Нельзя ли поговорить с ними? — спросил он. — Уговорить оставить нас в покое?
— Поздно разговаривать, мой друг, — ответил Бальярд. — Всегда наступает минута, когда жажда действовать, как бы дурна ни была цель, пересиливает желание слушать.
— Значит, мы будем сражаться? — спросил мальчик.
Бальярд улыбнулся.
— Хороший солдат знает, когда надо стоять насмерть, а когда отступить. Этой ночью мы сражаться не будем.
Луи-Анатоль кивнул.
— Есть ли хоть какая-то надежда? — прошептала Леони.
— Надежда есть всегда, — ласково отозвался он. Потом решительно обратился к Паскалю:
— Пролетка готова?
Тот кивнул.
— Готова и ждет на поляне у часовни. Достаточно далеко от толпы. Я надеюсь, что смогу вывести всех незаметно.
— Ben, ben. Хорошо. Мы выйдем с задней стороны и срежем по тропинке прямо в лес. Надеюсь, они первым делом займутся домом.
— А слуги? — напомнила Леони. — Им тоже надо уходить.
Густой румянец разлился по широкому открытому лицу Паскаля.
— Они не уйдут, — сказал он. — Решили отстоять дом.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал из-за нас, — быстро возразила Леони.
— Я скажу им, мадама, но не думаю, что это что-нибудь изменит.
Глаза Леони наполнились слезами.
— Благодарю вас, — прошептала она.
— Паскаль, ты иди вперед, а мы пока позаботимся о твоей Мариете.
— Ок, сеньер Бальярд.
Он задержался, чтобы поцеловать жену, и вышел из комнаты.
Мгновение все молчали. Потом, спохватившись, что на счету каждая минута, каждый взялся за дело.
— Леони, берите только то, без чего нельзя обойтись. Мариета, принеси саквояж и меха мадамы, путешествие будет долгим и холодным.
Мариета сдавленно всхлипнула.
— В моем дорожном саквояже, Мариета, уже упакованный, маленький пакет с бумагами — в шкатулке для рукоделья. Рисунки, примерно вот такой величины, — Леони показала, разведя ладони. — Захвати мою рабочую шкатулку. Береги ее. Но пакет с бумагами принеси мне, слышишь?
Мариета кивнула и выбежала за дверь.
Леони, дождавшись ее ухода, повернулась к Бальярду.
— Это не только ваша битва, Одрик. — сказала она.
— Сажье, — тихо поправил он. — Друзья зовут меня Сажье.
Леони, тронутая неожиданным доверием, улыбнулась.
— Хорошо, Сажье. Вы сказали мне как-то, теперь уже много лет назад, что я буду нужна живым, а не умершим. Вы помните? — Она опустила взгляд на мальчугана. — Теперь все — в нем. Если вы уведете его, я, по крайней мере, буду знать, что исполнила свой долг.
Он улыбнулся:
— Любовь — истинная любовь — живет долго, Леони. Ваш брат, Изольда, ваша мать — они это знали. Они для вас не потеряны.
Леони вспомнились слова Изольды, сказанные, когда они сидели на каменной скамье на мысу в день после самого первого приема гостей в Домейн-де-ла-Кад. Она говорила о любви к Анатолю, хотя тогда Леони этого не знала. О любви, такой сильной, что без нее Изольда не смогла жить. Она хотела бы сама полюбить так.
— Я прошу обещать мне, что вы заберете Луи-Анатоля в Лос-Серес. — Она помолчала. — Кроме того, я не прощу себе, если с вами случится беда.
Он покачал головой.
— Мой час еще не настал, Леони. Я еще многое должен сделать, прежде чем позволю себе уйти этим путем.
Она метнула взгляд на знакомый желтый платок, шелковый цветной квадратик, чуть показавшийся из кармана.
Мариета возникла в дверях. Она держала в руках уличную одежду мальчика.
— Вот, — сказала она. — Теперь поскорее.
Мальчуган послушно вышел за ней и позволил одеть себя. Потом вдруг вырвался из ее рук и вбежал в холл.
— Луи-Анатоль! — крикнула ему вслед Леони.
— Мне надо кое-что взять, — отозвался он и почти сразу вернулся с листком нот в руках. — Не оставаться же нам без музыки там, куда мы уедем, — сказал он, глядя в угрюмые лица взрослых. — Ну, нельзя же!
Леони присела перед ним на корточки.
— Ты совершенно прав, малыш.
За окнами послышался дружный крик. Сигнал к атаке.
Леони встала, маленькая ручонка племянника скользнула в ее ладонь.
Воспламененные страхом, темнотой, ужасом перед тварями, выходящими на свободу в эти ночные часы в канун дня Всех Святых, мужчины, прежде чем подступить к дому, вооружились факелами, дубинками и охотничьими ружьями.
— Вот так это начинается, — проговорил Бальярд. — Corage, держитесь, Леони.
Они встретились взглядами. Медленно, будто нехотя, он передал ей колоду карт Таро.
— Вы помните записки дяди?
— В точности.
Он чуть улыбнулся.
— Хотя вернули книгу в библиотеку и уверяли меня, что больше к ней не прикасались? — мягко упрекнул он.
Леони покраснела.
— Может, раз-другой я ее перечитывала.
— И, может быть, правильно делали. Мудрость не всегда за старыми. — Он помедлил. — Вы понимаете, что связываете с ними свою судьбу? Понимаете, что, если решитесь вдохнуть жизнь в
