— Ты не боишься, что нам придется поплатиться за ту гадкую проделку в марте? — прошептала она.
Анатоль недоуменно нахмурился.
— С клиникой. С притворством, будто мне пришлось… прерывать беременность.
— Ничуть не боюсь, — твердо сказал Анатоль.
Она снова замолчала.
— Ты можешь дать мне слово, что твое решение не возвращаться в столицу никак не связано с Виктором? — наконец сказала она. — Париж — твой дом, Анатоль. Ты действительно хочешь навсегда покинуть его?
— Сколько раз уже мы это обсуждали, — отозвался он. — Но если тебе легче от повторений, еще раз заверяю тебя, что считаю Домейн-де-ла-Кад самым подходящим для нас домом. — Он перекрестился. — И Констант тут ни при чем. И Париж тоже. Здесь мы сможем жить простой, тихой жизнью и ничего не бояться.
— И Леони?
— Да, я надеюсь, что она захочет поселиться с нами.
Изольда молчала. Анатоль чувствовал, как напряглось все ее тело, словно готовясь к схватке.
— Почему ты позволяешь ему сохранять над тобой такую власть?
Она закрыла глаза, и Анатоль тотчас же пожалел, что высказал свои мысли. Он знал, что Изольда остро чувствует, как раздражает его постоянное присутствие Константа в ее мыслях. В самом начале их романа он признался, что ее непрестанный страх перед Константом заставляет его чувствовать себя неполноценным. Словно в нем не хватало мужества, чтобы изгнать призрак прошлого. Он позволил тогда прорваться своему раздражению.
И знал, что после того случая она решила молчать. Не потому, что воспоминания о перенесенных мучениях меньше терзали ее. Теперь он понимал, что память об оскорблениях живет дольше, чем телесные раны. Но чего он до сих пор не мог постичь — это откуда в ней такое чувство стыда. Она не раз пыталась объяснить ему, как унизительны воспоминания о насилии. Что она чувствует себя опозоренной своими же чувствами, оскверненной тем, что могла так обмануться, полюбить такого мужчину.
В самые мрачные минуты Анатоль опасался, что Изольда уверена — из-за той случайной ошибки она навсегда утратила право на будущее счастье. И его огорчало, что, несмотря на все принятые им меры безопасности — вплоть до спектакля, разыгранного на кладбище Монмартра, — она все еще испытывает страх.
— Если бы Констант нас искал, мы бы уже об этом узнали. Он не пытался скрыть свои недобрые намерения в начале года, Изольда. — Анатоль помолчал. — Он знал твое полное имя?
— Нет, не знал. Нас познакомили в доме общих друзей, где всех звали просто по имени.
— Он знал, что ты замужем?
Она кивнула.
— Знал, что мой супруг живет в сельском имении и терпимо относится к необходимой мне доле независимости, при условии, что все делается тихо, в рамках благопристойности. Мы этого не обсуждали. Но когда я сказала ему, что ухожу, то сослалась на необходимость уехать к мужу.
Она вздрогнула, и Анатоль понял, что она вспоминает ту ночь, когда он едва не убил ее.
— Констант никогда не знал Ласкомба, — продолжал он, возвращаясь к своей мысли. — Ведь это так?
— Он не был знаком с Жюлем.
— И адреса не знал: никакой связи, кроме квартиры на улице Фидо?
— Не знал. — Она помолчала. — Во всяком случае, не от меня.
— Ну, тогда, — заключил Анатоль, словно подводил итог доказательству, — со времени похорон прошел не один месяц, так? И за это время ничто не нарушало нашего покоя.
— Не считая того, что на тебя напали в пассаже «Панорам».
Между бровями у него пролегла складка.
— К Константу это не имело никакого отношения, — тут же возразил он.
— Но ведь они не взяли ничего, кроме старинных часов твоего отца, — заспорила она. — Что это за воры, которые оставляют набитый франками бумажник?
— Просто я неудачно подвернулся, — твердил он. — Только и всего.
Склонившись к ней, он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— С тех пор как мы прибыли в Домейн-де-ла-Кад, я держу глаза и уши открытыми, Изольда. И не слышал ничего и не видел ничего подозрительного. Ничего, что могло бы хоть на мгновение дать повод для беспокойства. Никто о нас не расспрашивал. Никого чужого в окрестностях имения не видели.
Изольда вздохнула.
— А тебя не тревожит, что от Маргариты не пришло ни слова?
Он нахмурился сильнее.
— Признаться, тревожит. Мне очень не хотелось писать, после всех наших стараний скрыть свой след. Остается только думать, что это из-за ее увлечения Дюпоном.
Изольда улыбнулась прорвавшейся в его голосе неприязни.
— Его единственная вина — в том, что он любит твою мать, — мягко упрекнула она.
— Тогда почему он на ней не женится? — перебил он резче, чем намеревался.
— Ты знаешь почему, — ласково ответила она. — Она — вдова коммунара. Он не из тех, кто пренебрегает общественным мнением.
Анатоль кивнул и вздохнул.
— Сказать по правде, он занимает ее, и помоги мне Боже, я меньше тревожусь за маман, зная, что она с ним на Марне, чем если бы она оставалась одна в Париже.
Изольда сняла со стоявшего у кровати кресла свой пеньюар и накинула его на плечи.
Он тут же озабоченно встрепенулся:
— Ты замерзла?
— Немножко.
— Принести тебе что-нибудь?
Изольда положила ладонь ему на плечо.
— Мне хорошо.
— Но в твоем состоянии следует…
Она улыбнулась.
— Я не больна, Анатоль. Мое состояние, как ты выражаешься, совершенно естественно, пожалуйста, перестань так волноваться. — И уже серьезно она добавила: — Но, к вопросу о родственниках, мне все же кажется, что надо открыть Леони настоящую причину нашей поездки в Каркассон. Рассказать ей, что мы собираемся сделать.
Анатоль взъерошил пальцами волосы.
— А я по-прежнему считаю, что лучше ей не знать, пока все не будет сделано.
Он закурил новую сигарету. Белый дымок поплыл в воздухе, как обрывки надписи.
— Ты в самом деле веришь, Анатоль, что Леони простит тебе обман? — Помолчав, Изольда добавила: — И мне простит?
— Ты ее полюбила, правда? — сказал он. — Этому я рад.
Изольда кивнула.
— Потому-то я и не хочу больше морочить ей голову.
Анатоль глубоко втянул сигаретный дым.
— Она поймет, что мы не хотели обременять ее нашими заботами раньше времени.
— А я держусь обратного мнения. Я думаю, что Леони охотно сделает для тебя все, примет все, что ты ей доверишь. Однако… — Она пожала плечами. — Если она почувствует себя отверженной, если она — и справедливо — решит, что мы ей не доверяем, тогда, боюсь, обида может толкнуть ее на поступки, о которых она — да и мы тоже — впоследствии очень пожалеем.
— Что ты имеешь в виду?
Она взяла его за руку.
