порой варьировались от искреннего обожания до откровенной ненависти. К примеру:
Я преклоняюсь перед М. Ее мысли — точно удары молота. В них достаточно мощи, чтобы надвое расколоть мир.
Другая запись:
Иногда меня просто трясет. Я смотрю на М., и моя кожа начинает чесаться, словно от крапивницы. Ее одержимость напоминает буйную поросль, которая поглощает из воздуха весь кислород. Я задыхаюсь. Мне хочется крикнуть ей в лицо: 'Хватит! Хватит! Хватит!'
О том, что между сестрами не все гладко, можно было догадаться не только из дневника.
— Она любого заставит сделать так, как ей нужно, — небрежно бросила Морриган, как будто упомянула сущий пустяк.
Габриель удивленно посмотрел в ее сторону. Она слабо улыбнулась.
— Не упрекай меня в зависти. Минналуш всегда умела вить из людей веревки. Если ей что-то от тебя нужно, она не успокоится, пока этого не получит.
Ему стало неловко.
— Минналуш очень красива, правда, Габриель?
— Ты тоже, Морриган.
— Я знаю, — без всякого намека на ложную скромность сказала та. — Но у меня нет ее шарма. Ее чертовского обаяния. За ней любой пойдет в огонь и в воду.
Голос Морриган зазвучал жестче.
Соперничество было взаимным. Однажды Габриель случайно вытащил со стеллажа в гостиной фотоальбом. В нем оказались фотографии и вырезки из газет, посвященные самым геройским подвигам старшей сестры: Морриган совершает затяжной прыжок с парашютом; Морриган без страховки взбирается на скалу; Морриган участвует в пикете перед атомной станцией на Украине, ее теснят широкоплечие стражи порядка, вооруженные дубинками…
Габриель завороженно листал страницы. Вошедшая Минналуш тихо встала у него за спиной и вместе с ним молча просматривала альбом.
— Твоя сестра живет богатой жизнью.
— Верно. Я ей завидую.
— Завидуешь?
— Да. Завидую ее храбрости. Взгляни сюда.
Минналуш постучала пальцем по черно-белой фотографии, сделанной крупным планом. Голова Морриган была запрокинута назад, лицо перепачкано сажей, влажные от пота волосы прилипли ко лбу. На щеке красовалась ссадина с запекшейся кровью, в глазах блестел вызов, но при этом Морриган улыбалась, точно лихой пират.
— Где это снято? — спросил Габриель. — Что она делала?
— Бог его знает. Не помню. В любом случае, можешь быть уверен, что это требовало недюжинного ума и абсолютного пренебрежения опасностью. — Минналуш вздохнула. — Я убеждена, что в прошлой жизни Морриган была великим полководцем или Жанной д'Арк. Так и представляю ее под пытками, мужественную и непреклонную.
— А ты?
— Я? Я — беспомощное существо. Беспомощное.
Минналуш повторила это слово, словно смакуя его во рту.
Иногда трещинки в отношениях сестер перерастали в открытые стычки.
Габриель дремал в саду и вдруг проснулся, ощущая необъяснимую тревогу, как будто ему громко крикнули в ухо. Огляделся по сторонам — никого.
Габриель выбрался из гамака и пошел к дому. Подойдя к створчатым дверям, увидел в гостиной обеих сестер. Они стояли лицом друг к другу, и что-то в их позах — напряженные плечи Минналуш, вздернутый подбородок Морриган — заставило его замедлить шаг.
— Ты сделала это нарочно.
Тон Минналуш был холодным, обвиняющим.
— Нет.
— Да! Ты знала, что я расстроюсь.
Морриган коротко, презрительно фыркнула.
— Вряд ли поверишь, сестренка, но я далеко не всегда думаю только о том, что тебе понравится, а что не понравится. Считаешь, весь мир крутится вокруг тебя одной? Ты сильно ошибаешься.
— Иногда… — голос Минналуш дрожал от ярости, — иногда мне кажется, будет лучше, если я уеду.
— Иногда ты ведешь себя как испорченный ребенок, и меня это просто бесит.
Эта сцена не для посторонних глаз, решил Габриель, надо убираться. Стараясь двигаться как можно тише, он шагнул назад, но тут Минналуш резко повернула голову в его сторону. Оказавшись невольным свидетелем ссоры, Габриель почувствовал себя очень неуютно.
На прелестных щеках Минналуш алели пятна, глаза блестели лихорадочным блеском. Она открыла рот, будто собираясь что-то сказать, но вместо этого развернулась на каблуках. С прямой как аршин спиной, младшая сестра вышла — точнее, выплыла в столовую и скрылась из вида. Еще через несколько мгновений дверь в кухню захлопнулась с оглушительным треском. Воцарилась тишина, как будто весь дом не мог отойти от испытанного шока.
Габриель взглянул на Морриган. Та криво улыбнулась и обезоруживающе подняла вверх обе ладони.
— Мои извинения.
— Ничего страшного. — Он осторожно вошел в гостиную. — Прости, что помешал.
— Наоборот, хорошо, что ты появился, иначе мы наговорили бы друг другу кучу гадостей и потом дулись бы целую неделю.
У Морриган был усталый вид, глаза потухли.
— Вы никогда не думали о том, чтобы пожить отдельно? — спросил Габриель, вспомнив последнюю фразу Минналуш.
— Думали, и не раз. Для нас обеих было бы лучше разъехаться.
— В чем же дело?
— Все не так просто. Мы нужны друг другу. Кроме того, ни я, ни Минналуш не настроены покидать этот дом.
Морриган дотронулась до кулона, как будто он придавал ей силы. Габриель и раньше замечал за ней этот жест. Кулон был тот самый, в форме буквы «М».
Она принялась теребить серебряную цепочку. Габриель обратил внимание на ее красивые руки с длинными, изящными пальцами. Ногти коротко острижены, никакого лака.
— Это подарок матери, — сказала Морриган, заметив его интерес.
— У Минналуш, кажется, такой же?
— Да. Мама подарила их нам в один день. Мне было шестнадцать. Полгода спустя она нас уже не узнавала. Болезнь Альцгеймера…
— Сочувствую. Должно быть, вам пришлось очень тяжело.
— Невыносимо тяжело. Наверное, это самый глубинный человеческий страх — страх, что родная мать тебя забудет.
— Сочувствую, — повторил Габриель.
— Минналуш начала интересоваться вопросами памяти именно из-за болезни матери. Она даже защитила диссертацию на эту тему.
— Да, я знаю.
— Думаю, благодаря научной работе она смогла примириться с жестокой реальностью.
