Мосту было тяжело. Тем более что алкоголь он, в отличие от меня, почти не употреблял. А ехать ему было некуда, и он обычно торопил меня домой. А я отвечал:
— Подожди, давай еще в одно местечко заедем.
Не то чтобы мы гуляли дни и ночи напролет. Свободного времени на самом деле было мало. То тренировки, то игры, то сборы. Но когда выпадали выходные, мы, конечно, любили отдыхать. У нас были свои места. Любимое — ресторан гостиницы «Россия». Конечно, выпивали, это не секрет. В шампанском себе уж точно не отказывали. Тем более что наши старшие товарищи показывали нам пример. Сами понимаете, во времена Советского Союза другого отдыха не было. Собрались компаниями, пили пиво с девчонками, Но Саша из всех нас выделялся самым трезвым образом жизни. Иногда, конечно, тоже присоединялся, но очень редко. С алкоголем у Моста были очень сложные отношения. Ему хватало одного бокала, чтобы дойти до кондиции. Удар он не держал. Однажды мы поехали на дискотеку, и там он выпил не один, а два бокала шампанского.
Мы с парнями посмотрели на него и поняли — Саша себя не контролирует. Он был, что называется, никакой. А на дворе стояла зима. И мы решили его освежить. При этом не нашли ничего лучшего, кроме как закрыть его в машине. После этого мы с осознанием выполненного дела пошли обратно на дискотеку. И только через два часа кто-то вспомнил:
— Блин, у нас же там Саша лежит!
Рванули к машине. А Саша спит. Причем его так подморозило, что двинуться не может. Даже дверь открыть не в состоянии. Вывели как-то. Потом потащили обратно на дискотеку, где согревали его горячим чаем. Смешно, словом, получилось. Саша даже говорить не мог. Он не понимал, за что его так наказали.
…В футболе, конечно же, между нами была своя конкуренция. И это нормально. Все личности, все талантливы, и каждый хочет быть лучшим. Но это никак не влияло на мои отношения с Мостом.
Впрочем, наша игровая манера все-таки отличалась. Я был выносливым, а Саша бегал, наоборот, мало. Позиция у него была для этого подходящая — под нападающими. Начинал он, правда, на месте левого полузащитника, но вовсе не был чистым «крайком» в обычном представлении типа киевлян Васи Раца или Вани Яремчука. Такой объем работ, как они, Саша выполнять не мог. У него были другие сильные стороны. Он мог и придержать мяч, и в нужный момент отдать его, и обыграть соперника, когда надо, и грамотно пробить. Причем обыграть мог не на скорости, а на месте. Очень умело закрывал мяч корпусом. Прекрасно регулировал темп игры. Мне, как с партнером по команде, с ним было очень удобно.
Летом 1991 года я отправился за границу, в «Фоджу». Самоцели — обязательно уехать за кордон — у меня не было. Но неожиданно пришло предложение от итальянцев, и Николай Петрович Старостин сказал, что его надо принимать. Мы быстро оформили все документы, и я улетел.
Через полгода после этого Саша тоже покинул «Спартак». Но в «Бенфике» у него не пошло. А все ребята, которые уехали за границу в это же время, наоборот, чувствовали себя великолепно. У меня тоже дела складывались здорово — сначала в «Фодже», потом в «Интере». Ему из-за такой разницы между нами было тяжеловато. Помню, как-то мы сидели с ним, и он делился наболевшим: почему все складывается так неудачно и он не играет? Для такого футболиста, как Мосту для его характера это было непростое испытание. Что я мог ему посоветовать? Держаться? Крепиться? Ждать своего момента? Не та ситуация. Я не имел права учить его жизни, потому что мы были с ним на равных. Более того, он на год старше меня.
Когда в 1994 году, после памятного «письма четырнадцати», между нами случилась серьезная размолвка, меня больше всего обидело то, что он мне не позвонил и не сказал о своем решении ехать на чемпионат мира. Мы ведь изначально держались все вместе, договаривались идти до конца и понимали, почему мы это делаем. Я был капитаном команды и ее рупором. Поэтому попал под самый сильный поток грязи. Но я не мог изменить свое решение — иначе смотрелся бы клоуном. Многие ребята держались до самого конца. Их выдергивали поодиночке. Кому-то пообещали квартиру, кому-то гарантированное место в составе. Нас разбили на группы и старались уговорить. Валерка Карпин позвонил мне в самый последний момент и сказал:
— Шаль, мне надо решать — ехать или нет. Для меня этот чемпионат — шанс. Наверное, я еду.
— Карп, вообще не вопрос.
А Саша не позвонил. Возможно, побаивался. Но если бы он набрал мой номер, это бы в корне изменило дело. В те дни я разговаривал с партнером по «Интеру» Николой Берти, и он сказал мне:
— Те, кто поехал, — красавцы! Я бы на их месте сделал точно также.
Но я был молодой и горячий. Возможно, поэтому и разозлился на Моста. Считал, что отношения между нами должны быть чистыми и правильными. Если бы он с самого начала решил не присоединяться к нам, я бы уважал его еще больше. Понимаю, он в той ситуации не был лидером, подстроился под нее. Но если уж изменил впоследствии свое решение, все решил бы один звонок. Впрочем, сейчас все позади, и у меня уже давно нет никаких обид.
В том, что общий конфликт не удалось разрешить, я однозначно вижу вину Колоскова. Он, можно сказать, убил наше поколение. Да, мы были дурные, молодые, эмоции из нас летели, словно искры, амбиций выше крыши. Но он-то опытный человек и вполне мог «разрулить» эту ситуации по-другому. Не говорю, что мы все делали правильно. Но с нами надо было поговорить, дать нам нужное направление. Пример в этом отношении для меня — Тарпищев. Он в те годы был советником Ельцина. Когда возникла ситуация с письмом, Шамиль Анвярович пришел к Колоскову и сказал:
— Есть проблемы. На ровном месте они не возникают. Давай ребята приедут на следующий сбор, мы сядем все вместе и договоримся. Я уверен: мы найдем общий язык.
— Хорошо, — ответил Колосков.
А на следующий день в газетах появилось его интервью, где он называл нас самыми последними словами — рвачами, зажравшимися мордами. И понеслось. Остановить конфликт уже было нельзя. Колосков как политик сыграл очень глупую игру, на него крайне не похожую. Вячеслав Иванович — отменнейший дипломат. Двадцать лет просидеть в одном кресле — дано не каждому. А тогда он сделал недальновидный ход, крайне жестоко ударивший по нашему футболу.
На американском чемпионате у ребят, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Ехать туда надо было всей командой. А ее не было. Разлад в коллективе полный, отношения никакие. Одна группа, которая изначально отказалась подписать письмо, ревновала возвращенцев, многих из которых заманили обратно обещанием места в основном составе. Дать результат в такой ситуации шансов не существовало изначально. Наивно было думать: «Вот я сейчас выйду, как герой, и один сделаю игру, потому что я в порядке».
Так и вышло. Никто на том чемпионате так и не засветился, кроме Саленко, который забил пять мячей в договорной игре с Камеруном. В том, что она договорная, я знаю наверняка. Думаю, там свою роль сыграл тотализатор. Мне об этом рассказывали люди, которые были на том чемпионате.
С Сашей мы не общались почти два года. Но потом поговорили с ним и закрыли эту тему. Мост признал, что во многом был не прав, И у меня все вопросы к нему снялись. Так же как и к Сереге Юрану, который тоже в итоге поехал на тот чемпионат. Он тоже в одной из бесед со мной сказал, что сделал ошибку.
Следом шел чемпионат Европы — Англия, 1996 год. Но у нас уже не было цельной команды — той, что была при Бышовце. Когда сборную возглавил Романцев, мы сказали ему:
— Олег Иванович, мы не очень хотим общаться с Колосковым и просим, чтобы это делал кто-то от вас. Надеемся, вы будете за нас, как в свое время Бышовец.
В1992 году у нас не было проблем ни по организации, ни по премиальным, ни по бытовым вопросам. Мы знали, что Бышовец за нас, за команду. Все вопросы с Колосковым решал он. За тренером мы
