…После Игнатьева сборную возглавил Анатолий Бышовец. И отрезок под его руководством получился крайне нефартовым — как для него, так и для всей команды. Мы потерпели поражения в шести матчах подряд. Хотя по игре никому не уступали — ни Франции, ни Украине. Мы даже в церковь всей командой ездили, ставили свечки — ничего не помогало.
Апофеоз невезения — матч в Исландии с потрясающим по красоте автоголом Ковтуна, который рыбкой бросился на мяч и переправил его в самый угол ворот Черчесова. Непонятно было: плакать или смеяться. Мы потом неоднократно подкалывали нашего защитника:
— Юрок, ты забил лучше, чем любой нападающий. Хотя дай тебе хоть пятьдесят попыток, в чужие ворота ты так не попадешь…
После матча в Исландии Бышовца убрали. Выправлять положение позвали Романцева. В тот момент у нас с ним произошло недопонимание. Первой под его руководством была игра в Армении. А я в это время получил травму в «Сельте». Клубные врачи отправили по этому поводу факс в РФС. Но меня в сборную все- таки отпустили, хотя и со скрипом. Смысла туда ехать мне не было, но в Москву я все-таки слетал — навестил родителей. В столице меня увидел корреспондент «Рейтер» и написал об этом. После чего у меня возникли сложности в «Сельте». Да и Романцеву неправильно донесли информацию. Хотя я прежде никогда не отлынивал от сборной и всегда приезжал по первому зову. Но в тот момент так сложилась ситуация, что у меня было в Москве очень мало времени и я счел нецелесообразным ехать в сборную только для того, чтобы показаться врачам.
Свой матч в Армении сборная выиграла. А Романцев позже в интервью бросил весьма резкую фразу:
— Мостовой? Я, если честно, уже и забыл, что есть такой игрок.
Я поначалу даже не поверил, когда мне о ней рассказали. Подумал, что Иваныч так никогда не скажет. А когда убедился, что так и было, понял, что бросил он эти слова сгоряча. Я тоже в порыве страсти могу чего наговорить, а потом подойду к человеку и пожму ему руку: мол, что поделаешь — так получилось. Люди вместе с хорошими словами выучили и плохие.
Я знал: если я буду хорошо играть за «Сельту», то снова дождусь вызова в сборную. Так и случилось. Правда, этому предшествовал мой звонок Романцеву. Перед этим я разговаривал с Жиляевым, и он рассказал, какой шум поднялся из-за моего отсутствия в сборной. Спросил его:
— Как Иваныч?
— Позвони ему сам, — ответил Жиляев.
Я набрал номер, мы коротко пообщались и договорились, что я приеду в сборную — и расставим точки над i во всей этой истории. Когда я приехал и зашел в номер к Романцеву, все вопросы были сняты буквально за пять минут. Так обычно и происходит, если люди друг друга понимают. Когда они тысячу лет знакомы, все можно объяснить без слов — одним взглядом, одним жестом. Я вошел в номер Романцева на базе в Новогорске, мы переглянулись, и я в один момент понял: все что случилось — забыто, этого словно бы и не было. За пять минут общения с Иванычем я получил такой прилив энергии, что, казалось, готов разорвать всех соперников сборной. В ближайшей товарищеской встрече с белорусами я буквально летал по полю. Казалось, и дальше все будет здорово, А дальше предстояла решающая игра, с чемпионами мира — французами.
И надо же тому случиться, что я опять получил травму — дернул паховые кольца на тренировке. Тем не менее все-таки вышел на поле «Стад де Франс» — на уколах. Однако уже через двадцать минут после начала матча попросил замены. А сборная, как все прекрасно помнят, тогда героическими усилиями добыла победу.
Я отправился на операцию, а команде предстояла следующая встреча — с Исландией, в которой она снова победила. Команда и дальше шла без осечек — вплоть до злополучного матча с Украиной. Но меня в сборную уже не звали. Видимо, Романцев решил не менять состав, который приносил ему победы. Я, конечно, надеялся на приглашение. Тем более что восстановление после травмы шло быстрыми темпами. В «Сельте» я начал выходить на замену, и довольно успешно. Каждый раз после моего выхода игра обострялась. Я или сам забивал, или отдавал голевую передачу, и команда побеждала. Словом, играл в удовольствие, и у меня все получалось. Виктор Фернандес даже шутил тогда:
— Я теперь тебя все время буду выпускать только на замену, раз это приносит такие удачные плоды.
Надеясь на приглашение в сборную, я в глубине души понимал, что Романцев может и не позвать. Этими соображениями я поделился в интервью испанскому журналу «Дон Балон». А мои слова были восприняты как нежелание играть за сборную. Еще один не самый приятный момент в карьере. Хотя в душе я понимал: рано или поздно меня позовут.
Матч с Украиной я смотрел по телевизору в Виго. Когда Филимонов пропустил гол всей свой жизни от Шевченко, я даже сначала не понял, что произошло. У меня перед глазами за одну минуту словно бы пролетела вся жизнь, как в калейдоскопе. Я вспоминал эпизоды из своей карьеры и, глядя на экран, на убитых горем игроков нашей сборной, никак не мог понять — правда это или сон. Я не чувствовал горечи, нет — я словно бы находился в прострации. Никак не мог понять: реально ли все это или я смотрю какую-то запись» Думаю, у многих людей, кто был в тот вечер на стадионе в «Лужниках», возникли похожие чувства. Никто, уверен, не мог осознать: как такое могло произойти? Как Филимонов мог сам закинуть себе этот мячик в ворота? Дай Шевченко еще сто раз навесить с той точки — ни разу не забил бы. А тут гол — в такой важный, переломный, роковой для нас момент. Шок, да и только. Так сборная России второй раз подряд пролетела мимо крупного турнира.
Когда начался новый отборочный цикл, меня вновь позвали в сборную. Мне хотелось, чтобы в этот раз у команды все сложилось гораздо лучше. Я был полон сил, здоровья, да и в «Сельте» дела шли замечательно. В этот момент я почувствовал: да, я лидер сборной, на меня делается ставка. Наверное, именно такого Мостового хотели видеть в сборной. Хотя многие матчи я играл не на своей любимой позиции, на которой постоянно выступал в «Сельте», а ближе к обороне, на месте опорного полузащитника.
Цикл мы отыграли в целом ровно. Досаду вызвало только поражение в Словении. Его мы потерпели по вине английского арбитра Грэма Пола, выдумавшего в самом конце встречи пенальти в наши ворота. В итоге у меня произошел нервный срыв. Я набросился на этого судью и много чего ему наговорил. Как можно было сдержаться, когда нас внаглую «убили» — на глазах у всего стадиона и миллионов телезрителей? Я подбежал к этому Грэму и начал орать на него на всех языках, которые только знал. Там даже не надо было кричать — одно моего вида было достаточно.
— Сколько тебе заплатили? — бесился я.
В ту секунду был уверен: судья куплен. В противном случае, чтобы принять такое решение, надо быть или слепым, или вообще не разбираться в футболе.
В раздевалке после матча в Любляне мне никто не сказал ни слова. Все и сами были шокированы. Правда, в отличие от ситуации с Украиной, у нас еще оставались в запасе две игры, и все зависело только от нас. Другое дело, что мы хотели решить все вопросы раньше, еще в Словении. Поэтому-то поражение так сильно расстроило.
Многие по привычке начали обвинять Колоскова: «Где его авторитет, почему нас так судят?» А что тогда можно было сделать? В этом плане мы слишком многое требовали от Колоскова. Все-таки в тот момент Россия еще не имела того веса в мире, как в нынешние времена. Сейчас мы, если надо, перекроем трубу, и все вопросы решены. Сегодня без России не могут…
Как бы то ни было, путевку на чемпионат мира мы завоевали. И надо же тому случиться, что буквально за неделю до отъезда в Японию я вновь получил травму. В товарищеском матче на стадионе «Динамо» я помчался за мячом, улетавшим в аут, и надорвал мышцу.
Как это ни странно, я многие свои травмы связываю с душевным состоянием. Перед Японией все понимали: это мой последний большой турнир. И во многих ситуациях, в тех же матчах за «Сельту», я порой откровенно себя жалел. Я очень хотел как следует подготовиться к чемпионату мира. Профессионально относился к своему здоровью, к питанию. Перед матчами очень серьезное значение придавал разминке. И в этот раз разогревался едва ли не сильнее обычного.
Но при этом мне было очень некомфортно на душе. Дело в том, что уже тогда у меня начались
