наступит день, когда в оскверненном океане не останется ни одного сородича моей китихи и навеки смолкнут на планете голоса китов, — далее тогда стон Олдриджской пленницы будет звучать у меня в ушах.
Странная идиллия царила в заводи в то утро. Мы были одни, и ничто не нарушало нашего покоя. Не замечая жестокого мороза, мы с Оуни, как завороженные, не шевелясь сидели в свободно дрейфовавшей лодке. В неподвижной воде неторопливо и величаво вальсировала китиха, всякий раз проходя совсем рядом с нами. Мне не дано было проникнуть в ее чувства, но сам я чувствовал себя наверху блаженства. Я с надеждой ждал, что, прервав кружение по заводи, китиха бросится в погоню за каким-нибудь небольшим косяком сельди, но этого так и не произошло.
Около полудня я решил пойти на рыбозавод, чтобы узнать, нет ли новостей насчет «Хармона» или ловушки с острова Рамеа, а заодно начать приготовления к вечернему лову сельди. Оуни уже готовился запустить мотор, когда над нашими головами раздался гнусавый вой. Это был самолет на лыжах, прилетевший за Бобом Бруксом. Приземлившись в заливе Галл-Понд и приняв на борт фотографа, он теперь поднялся и стал описывать круги над Олдриджской заводью. Брукс снимал с высоты птичьего полета.
Я встревоженно поглядел на китиху, но она как будто сохраняла спокойствие. Самолет сделал пять- шесть кругов на сравнительно безопасной высоте, но затем, вместо того чтобы убраться восвояси, стал снижаться и наконец пролетел над заводью на высоте не больше девяноста метров. Вскочив на ноги, я грозил пилоту кулаком и выкрикивал беспомощные проклятия. На него это не произвело впечатления, и самолет продолжал снова и снова проходить над заводью, сотрясая воздух оглушительным ревом мотора, отдававшимся в прибрежных скалах.
Китиха страшно испугалась. С быстротой, достигавшей, очевидно, предела ее возможностей, она устремилась через всю заводь к проливу и лишь в самый последний момент свернула в сторону, подняв стену брызг и пены. Затем она кинулась к мелководью в восточной части заводи.
Оуни вскочил на ноги и тоже кричал, чего я от него никак не ожидал.
— Она выскочит на мель! Господи помилуй! Прямо на мель! — кричал он дрожащим от страха голосом.
Будь у меня ружье, я, наверное, стал бы стрелять по самолету. Ярость моя не имела границ. Только сорок минут спустя Брукс решил, очевидно, что отснял достаточно пленки, и самолет набрал высоту и исчез в небе.
Сейчас, по прошествии нескольких лет, я не слишком виню Боба Брукса. Наверное, любой фоторепортер сделал бы на его месте то же самое, ведь в этом, собственно, и заключается их работа: главное — заснять материал, а там хоть трава не расти. Но тогда меня буквально трясло от злобы. В таком состоянии я и явился в контору управляющего. Ничего хорошего сообщить мне он не мог. Связаться с «Хармоном» по радио ему не удалось, но, установив связь с другим сейнером, находящимся в заливе Бей- оф-Айлендс, он узнал, что «Хармон» по-прежнему стоит у своего причала и никаких приказов, по-видимому, не получал.
От премьер-министра Смолвуда известий не поступало. Зато в аэропорту Гандер три самолета с репортерами и фотографами уже стояли на взлетных дорожках, ожидая лишь сведений о толщине льда в заливе Галл-Понд.
Единственной обнадеживающей новостью было сообщение с острова Рамеа: ловушку уже переправили на пристань, и в воскресенье рефрижераторное судно «Карибу рифер» доставит ее в Бюржо. Однако из этого следовало, что воспользоваться ею мы сумеем не раньше понедельника, а первый улов получим, видимо, только во вторник. Я не был уверен, что китиха может ждать до вторника. Юго-западный клуб не возражал против того, чтобы вечером повторить ловлю неводом, но руководство клуба было обеспокоено отсутствием денег. Я заверил их, что, если понадобится, я заплачу из своего кармана.
Вернувшись в заводь, мы с Оуни застали там толпу любопытных. Большинство из них оставили свои лодки — штук десять — пятнадцать — за пределами заводи, но один довольно большой баркас стоял прямо в центре пролива, безнадежно парализованный намотавшейся на винт заградительной сетью, которую утром мы снова, уже в третий раз, натянули поперек пролива.
Хозяина баркаса звали Роуз. Он немного рыбачил, но в общем предпочитал наниматься в проводники к охотникам с материка, иногда приезжавшим в Бюржо бить лосей. Был случай, когда по просьбе Роуза я помог ему отстоять отобранное у него удостоверение профессионального проводника, и теперь я никак не ожидал от него такой неблагодарности. Указывая на плакат у входа в пролив, я спросил Роуза, читал ли он распоряжение властей. Он обернулся, и я увидел его покрасневшее лицо.
— Я не умею читать, — злобно крикнул он в ответ. И я тут же устыдился своего вопроса, вспомнив, что Роуз, подобно большинству своих сверстников из аутпортов, не получил практически никакого образования.
— Да если бы и умел, — с вызовом добавил он, — все равно бы не послушался ваших распоряжений. Каждый человек имеет право плыть, куда ему надо.
К счастью, в этот момент появился полицейский катер. Баркас высвободили из сети, а Роуза попросили не идти через центральную часть заводи. Применить что-либо посильнее просьб Мэрдок не был уполномочен, а одних только просьб скоро оказалось недостаточно. С десяток молодых людей вошли в заводь на моторных лодках и — явно назло констеблю и мне — понеслись по заводи. Гоняться за китихой в нашем присутствии у них не хватило смелости, и все же обеспокоенное животное, стараясь держаться от них подальше, заплыло в мелководную часть заводи.
Утренней безмятежности как не бывало: в заводи установилась неприятная, напряженная атмосфера. Хотя большинство зрителей были настроены вполне миролюбиво, явная враждебность юнцов на катерах повисла над Олдриджской заводью, точно ядовитый туман. Я опасался, что даже присутствие констебля не остановит этих воинственных молодых людей, и со страхом думал о возможном повторении воскресных событий.
Обстановку немного разрядило прибытие группы офицеров с «Монтгомери», пожелавших взглянуть на китиху. С ними был и океанограф, оказавшийся моим горячим сторонником. Он сообщил мне, что Опекун по-прежнему несет вахту недалеко, от бухты, уходя в глубину, только когда поблизости появляется слишком много лодок.
Мне нужно было вернуться в Мессерс для подготовки к вечернему лову, но Дэнни и Мэрдок обещали не покидать заводи, пока из нее не уйдут все моторные лодки. Никакой уверенности в том, что их присутствие обеспечит китихе безопасность, у меня не было, и, когда Оуни развернул свою плоскодонку и направил ее к дому, я погрузился в самые мрачные размышления. Оуни почувствовал это и, высадив меня у причала Сима Спенсера, негромко сказал:
— Не расстраивайтесь, шкипер. Есть ведь и такие, кто не желает китихе зла. Они на вашей стороне. Бюржо теперь будто лодка без руля. Люди-то со всего побережья к нам съехались, теснота, неразбериха, вот у некоторых и помутилось в голове — сами не соображают, что делают.
В тот вечер попытка загнать сельдь в заводь окончилась неудачей. По совету одного дельфинолога из Флориды, я решил применить яркий свет для привлечения косяков мелкой рыбы в бухту; мы рассчитывали, что со светом каждый заход невода будет более успешным, чем в темноте. Взяв на рыбозаводе небольшой генератор и пару прожекторов, я установил их у входа в пролив.
Генератор работал исправно, и прожекторы светили вовсю, но в первый же заход невод зацепился за дно и был изодран в клочья. Я перешел на одну из лодок, чтобы взглянуть на остатки сети, и обнаружил, что она расползлась, точно гнилая солома. Между тем в прошлый раз невод был в отличном состоянии. Никто из присутствующих не мог членораздельно объяснить, каким образом за два дня он совершенно сгнил. Курт вообще молчал и старался на меня не глядеть, а братья Андерсон, чувствуя, что я подозреваю их в подмене невода, держались вызывающе.
— Невод тут ни при чем, — утверждали они. — Невод был в полном порядке. Это все камни. По такому дну нельзя ловить неводом. Мы согласились рискнуть, чтоб только вас ублажить, вот и погубили свой невод. Кто нам теперь за него заплатит?
Я с отвращением отослал их домой. Мы остались, надеясь, что свет привлечет в заводь хоть немного сельди. Небольшой косяк действительно показался в проливе, но в заводь не пошел. Причина этого была вполне ясна.
Не страшась ослепительного света прожекторов, китиха все время плавала в южном конце заводи,
