погружено в темноту, скрывавшую от нас тело китихи.
Хотел бы я знать, почему она не умерла, лежа у берега. Видно, в последнюю минуту уставший мозг почему-то заставил ее искать убежище в сокрытых вечным мраком морских глубинах.
Наконец мы прекратили бессмысленные поиски. Плоскодонка и полицейский катер борт о борт застыли посреди притихшей заводи.
— Может, она все же ушла в море, а? — спросил Мэрдок.
Я готов был ответить ему резкостью, но сдержался, понимая, что констебль действительно простодушно надеется на чудо. Ответил за меня Дэнни:
— Не говори ерунды. Она лежит на дне, в пятнадцати метрах от нас. Через три-четыре дня ее раздует, и она всплывет на поверхность. Нашим героям будет чем похвалиться! Восемьдесят тонн тухлого китового мяса — чем не охотничий трофей!
Затем Дэнни обернулся ко мне. Его худощавое лицо, как всегда, хранило насмешливое и в то же время бесстрастное выражение. Но когда он заговорил, в голосе его уже не было прежней язвительности. Впрочем, может быть, мне это только показалось...
— Все вы наделали глупостей, — сказал он. — И эти парни со своей стрельбой, и ты, Фарли... И неизвестно еще, кто из вас оказался дурнее. Если хочешь знать мое мнение, так ни китихе, ни Бюржо пользы ты не принес. Самому себе тоже только навредил.
Дэнни посмотрел мне прямо в глаза, но ответить мне было нечего. Он покачал головой и закончил:
— Да ладно, чего уж теперь... К черту!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
«Джо Смолвуд скорбит по злосчастному финвалу Моби Джо.
Сент-Джонс, Ньюфаундленд, Кэнэдиен-Пресс.
В законодательной палате сегодня было объявлено о предполагаемой кончине Моби Джо.
Ранее поступило сообщение о том, что финвал, случайно попавший в западню близ рыбачьего городка Бюржо на Юго-западном побережье, исчез из заводи — по-видимому, умер и утонул.
Открывая сегодняшнее заседание палаты, премьер-министр Джозеф Смолвуд, «опекун» восьмидесятитонного животного, сообщил собранию эту печальную весть.
«Я уверен, — сказал он, — что весь Ньюфаундленд, вся Канада и даже вся Северная Америка будут сожалеть о смерти гигантского финвала».
Таким образом, битва за жизнь кита окончилась поражением. По мнению специалистов, кит погиб от заражения крови, развившегося в результате огнестрельных ран, полученных китом десять дней назад. По- видимому, кит скончался сегодня ночью, и тело его покоится на дне заводи на глубине около пятнадцати метров».
В Бюржо утро восьмого февраля мало чем отличалось от любого другого зимнего утра. На рассвете дул ураганный зюйд-вест. Облака проносились так низко над морем, что черные прибрежные острова почти исчезли из виду. Пурга, словно бич, жестоко хлестала одинокие молчаливые домики Мессерса. Потом буря внезапно улеглась. Ветер стих, мир сиял чистотой, с неба светило бледное зимнее солнце. Клэр записала в своем дневнике:
«Как грустно нам в этот ясный, дивный день. Бюржо сегодня так очарователен, а мне теперь все равно. Китиха наша умерла. Мы слушали радиосводку, и я все думала о том, как эти дикари стояли вокруг заводи с винтовками в руках и стреляли в большое и совершенно безобидное животное. Звери, настоящие звери — иначе их не назовешь. А вот китихе это слово вовсе не подходит.
Теперь все кончено. Мы с Фарли остались одни и поневоле думаем о том, что нас ждет, если мы не уедем отсюда...»
Да, день был дивный, но при этом ужасно тоскливый... другого такого не припомню. Между нами и Бюржо будто выросла стена. Никто не шел к нам в гости. Даже ближайшие соседи не ступали на свежий, нехоженый снег вокруг нашего дома. Соседские ребятишки вернулись из школы, но против обыкновения не пришли посидеть у нас на кухне. Мне чудилось, что мы одни на холодной скале, посреди безжизненного мира. С человечеством нас теперь связывали только бесплотные голоса незнакомых людей, доносившиеся сквозь металлическое потрескивание в телефонной трубке. Но китиха умерла, и я знал, что скоро даже телефон перестанет звонить.
Наконец я не выдержал одиночества и, позвав Альберта, нашего водолаза, отправился на прогулку. Темнело. Я намеренно выбрал тропу, которая вела на восток, в центральную часть города. Навстречу нам шли люди, но, хотя они вежливо отвечали на мои приветствия, ощущение одиночества от этого не рассеялось. Я чувствовал, что вежливость моих соседей — всего лишь маска. Окончательно я убедился в этом, когда мы разминулись с группой парней и девушек с рыбозавода. Они возвращались с работы и, увидев меня, расступились, но никто не обратился ко мне; а отойдя на несколько шагов, я услышал, как девушки негромко и нестройно запели:
Мы с Альбертом свернули с тропы и пошли по направлению к мысу Мессерс-Хэд, где всего за несколько недель до смерти китихи я стоял на одинокой скале и смотрел, как охотятся финвалы.
Было темно и почти ничего не видно. Я с трудом отыскал каменный маяк на острове Эклипс. Почти три столетия назад капитан Джеймс Кук наблюдал с этого острова за прохождением планеты Венера.
Я долго сидел на вершине холма, ничего не видя и не слыша, погрузившись в мрачные размышления и заново переживая горечь своего поражения. Но постепенно до моего слуха снова стал доноситься шум прибоя; я забыл о себе, и от мира людей мысли мои обратились к океану и его обитателям — китам.
Впервые после исчезновения пленницы мною овладело чувство невозвратимой утраты. Кругом было темно, и никто не заметил бы, что я плачу... плачу не только по умершей китихе, но еще и оттого, что прервалась непрочная нить, ненадолго связавшая ее племя и моих двуногих собратьев.
Я плакал, потому что знал — эту уникальную возможность хотя бы отчасти преодолеть пропасть, все больше отделяющую человека от породившей его природы, мы упустили из-за своего невежества и глупости.
Я знал, что отныне люди, которых мы с Клэр успели полюбить, будут нам чужими. И все же оплакивал я не наше неминуемое одиночество, а несравненно более страшное одиночество Человека, ставшего чужим на своей собственной планете и обреченного нести это бремя до самого смертного часа.
Лишь поздно вечером мы с Альбертом вернулись домой. Снег перед эркером в гостиной горел ярким оранжевым светом. Я толкнул дверь... и увидел, что кухня наша полна гостей! Вот ухмыляющийся во всю ширь своего обветренного лица дядя Джоб со стаканом в руке, вот Сим, вот Оуни и многие другие рыбаки... Клэр, казавшаяся усталой и озабоченной, но уже не такой мрачной, как в последние дни, носила из столовой стулья для молодых людей и девушек, среди которых я заметил и Дороти Спенсер.
Дядя Джоб поднял стакан и произнес тост:
— За ясную погоду, шкипер! Хотя не очень-то я в нее верю. По-моему, шторм идет.
Гости пробыли у нас недолго и по обыкновению говорили мало. О чем они говорили — неважно; важно, что никто из них ни разу не упомянул о китихе.
Последним ушел Сим. Уже в дверях он обернулся и, потоптавшись немного, преодолевая смущение,
