быков. Да, люди могут есть песцов, да и белых медведей тоже, разумеется, если медведи не съедят их первыми, но ни один из этих видов не может считаться достаточным источником пищи, чтобы прокормить хотя бы небольшое число людей.
Если первые люди, ступившие на берег Исландии, действительно приплыли с Гренландии, они, по всей вероятности, не стали задерживаться там надолго и не оставили почти никаких следов своего пребывания на ней. Вообще никаких следов, по мнению большинства исландских историков. Но ведь свидетельства присутствия человека в Исландии в древности просто не могли быть многочисленными. Извержения вулканов погребли под слоем пепла даже крупные строения и поселения современных людей. И только какая-нибудь фантастическая, поистине сказочная удача могла бы сохранить считанные единицы предметов материальной культуры, оставленные более чем немногочисленными гостями эпохи неолита.
И тем не менее такие открытия все же имели место. По свидетельству Кевина Смита, сотрудника Музея науки в Буффало, недавно в ходе раскопок на западе Исландии был найден кварцевый сердечник, из которого в древности делали крошечные ножи. Он идентичен сердечникам, оставленным представителями палеоарктической традиции, то есть культуры Североамериканской Арктики, возраст которой насчитывает по меньшей мере 3000 лет.
Согласно письменным свидетельствам, самыми первыми людьми, посетившими Исландию, были моряки, сопровождавшие Пифея в его плавании ок. 330 г. до н э., хотя на самом деле они были отнюдь не первыми, кому удалось переправиться через морские просторы, отделяющие Исландию от Северных островов.
Как же выглядел Тили, когда у его берегов появились первые европейцы?
Если они прибыли весной, они могли буквально оцепенеть от белизны, ибо на каждой прибрежной скале и утесе белели гнезда океанских птиц. Большинство крупных островов и все проходы, ведущие в глубь Тили, за исключением крутых горных склонов, пустынных полей застывшей лавы и столь же пустынных материковых ледников, буквально кишели несметными стаями лебедей, гусей и уток, прилетавших к своим древним гнездовьям на один из крупнейших в мире птичьих базаров.
Грандиозные полчища птиц наверняка привлекали крылатых хищников, самыми грозными из которых были орланы, беркуты, сапсаны и кречеты, то есть виды, ценившиеся любителями соколиной охоты исключительно высоко, а два последних ценились буквально на вес золота монархами — любителями этой забавы в Европе и на Востоке.
Этот несметный мир птиц позволял поддерживать высокую численность песцов и полярных лисиц, как белых, так и черно-бурых, мех которых очень высоко ценился на европейских рынках в качестве экзотического раритета.
Белый, или северный, медведь одинаково уверенно чувствовал себя и в море, и на суше, когда они выбирались на берег, чтобы поохотиться в прибрежных реках на лососей или устроить логово и обзавестись потомством. По-видимому, в древности белые медведи встречались на Исландии в таком же изобилии, как на юго-востоке Лабрадора, где еще в середине XVIII в. можно было увидеть тридцать, а то и сорок белых медведей, занятых рыбной ловлей при впадении в море какой-нибудь местной речки, изобиловавшей лососем[46]. В те времена этих животных еще не называли полярными или северными медведями. Это гордое имя уцелевшие представители этого древнего вида, сумевшие выжить только в высоких широтах, получили только в XIX в.
Старинные саги свидетельствуют, что водяные (северные) медведи появились в Исландии во времена экспансии норвежцев и что еще в конце XV в. мех белого медведя пользовался большим спросом на рынках континентальной Европы, а живой белый медвежонок считался подарком, достойным короля.
Земля давала немало даров, но море в этом отношении далеко превосходило ее. В здешних водах в изобилии водились всевозможные киты — гренландские (гладкие), черные, серые (калифорнийские), горбатые киты, киты-полосатики и киты Брайда[47]. Хотя добытчики северной «валюты», по всей видимости, не вели сколько-нибудь широкомасштабной охоты на крупных китов, они охотно убивали китов, выброшенных на берег, ради знаменитого китового уса, а также вели активную охоту на нарвалов (китов-единорогов), цена на спиралеобразные витые бивни которых далеко превосходила цену всех прочих даров Арктики, за одним-единственным исключением — кречетов.
В прибрежных водах царили всевозможные виды тюленей — кольчатые нерпы, тюлени обыкновенные и тевяки (серые длинномордые тюлени). Их топленое сало служило важным источником дегтя, в огромных количествах применявшегося для осмоления днищ и бортов деревянных судов и герметизации лодок, обтянутых тюленьими шкурами.
Обилие и разнообразие видов всевозможных животных, промысел которых мог стать источником больших доходов, не могло не вызвать восхищения у первых европейцев, побывавших на Тили. Но на первом месте среди этих животных, бесспорно, были моржи. Мы не знаем и, наверное, уже никогда не узнаем, сколько секачей обитало в древности на побережье Тили, однако мы можем подсчитать (по аналогии с численностью стад, еще недавно добывавшихся промысловиками в заливе Св. Лаврентия и на острове Сэйбл (о. Соболиный), где поголовье животных исчислялось сотнями тысяч[48].
Целая пропасть моржовой кости! Горы моржовых и тюленьих шкур! Уйма сала, из которого можно вытопить жир и сделать ворвань! Можно не сомневаться, что добытчики «валюты» начали организовывать походы в эти края практически сразу же после того, как альбаны открыли Тили.
