От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку

промысел огромных нелетающих гагарок, которых добывали ради жира, пуха и перьев. А молодые и самые ловкие и быстрые промысловики отправлялись в глубинные районы острова — на поиски гнезд кречетов и сапсанов, обычно устроенных на высоких прибрежных скалах. Люди, остававшиеся на стоянке, ловили и вялили лососей, которые кишели в местных речках в таком множестве, что нередко сами выпрыгивали из воды на берег.

Добыча лосося становилась чрезвычайно увлекательным и волнующим занятием, когда люди замечали, что рядом с ними не прочь полакомиться лососиной и куда более грозные охотники — белые медведи. В таких случаях огромные черные собаки островитян честно отрабатывали свою долю улова, отпугивая белых великанов подальше от берега.

Когда весну сменяло лето, начиналась всеобщая починка судов и ладей. Шкуры, которыми были обтянуты их корпуса, перед спуском на воду тщательно промазывались ворванью и жиром. Суда, еще вчера служившие домами, вновь превращались в морские корабли. Некоторые из них брали курс домой — на острова Северных архипелагов. Другие возвращались к южному побережью Тили, чтобы продолжить промысел до осени, а затем, перезимовав еще одну зиму, вернуться наконец на родину.

Некоторые выходцы с Альбы еще с незапамятной древности предпочитали постоянно селиться на острове, ведя жизнь одиноких волков, во многом схожую с образом жизни трапперов[50]-одиночек, которую даже в наши дни предпочитают некоторые охотники, живущие в изоляции от остального мира в Канадской Арктике.

Активная эксплуатация природных богатств Тили знала свои взлеты и спады. Периоды ухудшения климатических условий увеличивали риск и без того опасных дальних морских походов, однако погода никогда не была опасной настолько, чтобы отбить у добытчиков «валюты» всякую охоту плавать к берегам Тили.

«Валюта», привозимая с Тили, была важным, источником существования для островитян Северных архипелагов. Но когда настал VIII в., земле огня и льда было суждено сыграть в их выживании еще более весомую, жизненно важную роль.

_{Карта Гренландии и Исландии.}

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ УБЕЖИЩЕ

БЛАГОПРИЯТНЫЕ КЛИМАТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ, СЛОЖИВШИЕСЯ В НАЧАЛЕ христианской эры, по- видимому, убедили наиболее стойких и решительных фермеров присоединиться к немногочисленным переселенцам на Тили, которые промышляли охотой и собирательством. Наступивший впоследствии, ок. 300 г. н э., длительный период похолодания, мог вынудить людей бросить свои поселения на Тили, однако римские монеты той эпохи, найденные возле Истфорда, говорят в пользу реальности экспедиции Феодосия на Тили в 363 г., а это — несомненное свидетельство, что восточное побережье Исландии в те времена было обитаемым.

Решение поселенцев обосноваться именно на восточном побережье имело свои веские причины. Именно оттуда, с Тили, ближе всего плыть до Британии; жители района Истфорда селились возле хороших гаваней; кроме того, климат в восточной части острова (которую сильнее всего согревало теплое дыхание Гольфстрима) был наиболее благоприятен, а земли представляли собой участки девственных лесов и земель, пригодных для пастбищ и пашен.

В середине V в. климат Северной Атлантики вступил в период продолжительного потепления. Штормов стало заметно меньше, средняя температура повысилась, стало гораздо меньше снегопадов и дождей. И все больше и больше жителей Северных островов, которых привлекали хорошие пастбищные земли на Тили и всерьез тревожили политическая и военно-административная неразбериха и распри, воцарившиеся на Британских островах после краха Римской империи, отправлялись в морское плавание на запад.

Около 550 г. британский священник по имени Брендан в сопровождении четырех клириков отправился от берегов Ирландии на так называемом курраге — корабле с весьма ненадежным корпусом, построенном по тому же принципу, что и ладьи альбанов, но обтянутом коровьими шкурами вместо моржовых. После ряда малозначительных приключений мореплаватели достигли берегов Фарерских островов, где решили зазимовать вместе с представителями местной христианской общины. А следующей весной они подняли паруса и взяли курс на запад, к расположенной неподалеку земле, которой, по всей вероятности, и был Тили[51].

Там они побывали в другом религиозном центре, который, вполне возможно, был основан на одном из прибрежных островков, который норвежцы называли Папей — вероятно, потому, что, прибыв к островку с целью его захвата, они обнаружили на нем… христиан.

В повествовании о плавании Брендана островок этот именуется островом Св. Альбы. Брендана и его спутников приветливо встретили светловолосый аббат и община клириков, которые поведали гостям, что их монастырь был основан примерно восемьдесят лет назад священником-миссионером по имени Альба, которого они теперь свято почитают как своего патриарха и святого.

История ирландской церкви говорит о том, что св. Альба и св. Патрик были современниками. Хотя свои последние годы св. Альба провел в Ирландии, нет никаких оснований полагать, что он мог быть кельтом. Поэтому вполне резонно предположить, что по происхождению он был альбаном.

Историки обычно склонны признавать, что на момент прибытия первых норвежских кораблей в Исландию там могло находиться крайне небольшое число европейцев, но их присутствие там якобы не имело никаких последствий, и дело ограничивалось небольшими колониями христиан — отшельников, искавших уединения вдали от всего рода человеческого и всецело посвятивших себя обращению в свою веру язычников и умерщвлению плоти[52].

Между тем люди, с которыми Брендан встречался на Тили, соответствовали подобному образу. Из жития мы узнаем, что они ели прекрасный белый хлеб, считавшийся в те времена верхом роскоши, и пили из хрустальных (стеклянных?) кубков. Они изображены не как изможденные подвигами анахореты, а как люди, живущие на широкую ногу и обязанные своим достатком богатым и многочисленным прихожанам.

Постоянные жители Тили в те времена были просто обречены на сытую и привольную жизнь. Хороших земель на острове было более чем достаточно. Почва на многих землях была куда более плодородной, чем на скудных каменистых островках — недавней родине переселенцев. Целинные земли и благоприятные погодные условия способствовали процветанию ферм и пастбищного скотоводства. Товары пресловутой северной «валюты» были в изобилии и, главное, буквально под рукой. И это, вполне естественно, не могло не отразиться на процветании местного клира.

Ясными вечерами немногочисленные здешние жители собирались в палисадниках своих жилищ; мужчины — обменяться новостями и слухами за починкой снастей и прочего хозяйственного инвентаря, молодые женщины — напоить воздух манящими запахами баранины, рыбы и яиц морских птиц, которые варились в чанах, подвешенных на цепях на треножниках прямо над кострами. Женщины постарше вязали и шили, пользуясь светом долго не заходящего солнца. А подростки суетились возле старших или играли с полуодомашненными здешними собаками.

Когда же погода выдавалась совсем никудышной, люди собирались в большой, длинной комнате своих низких и обложенных торфом, как землянки, жилищ. При мигающем свете масляных плошек, чьи фитили отчаянно чадили, люди ели нехитрую пищу, слушали давно знакомые рассказы и предания или пели старинные песни, пока не приходило время расходиться по домам и ложиться спать (или заниматься любовью), расстелив толстые шерстяные покрывала и укрывшись такими же одеялами.

В дневные часы дома всецело находились во власти женщин, которые если не готовили пишу и не возились с детьми, то непременно пахтали масло, делали сыр, пряли шерсть и ткали материю.