добродетельные женщины из всех виденных мной в Северной Америке. Однако, если кого-то из них оставляли в Форте, они в погоне за выгодой быстро склонялись к худшему и в некоторых случаях даже превосходили южных индианок — известных беспутниц. Те нисколько не умеряют своей чувственности и, пока молоды, вовсю предаются распущенности, под влиянием спиртного теряют всякий стыд и открыто занимаются развратом.
Северные индианки отличаются от своих южных сестер, и очень редко можно услышать об их неверности, даже если они вынуждены довольствоваться шестой или седьмой долей мужниного внимания.
Может показаться странным, что, превознося воздержание северных индианок, я признаю одновременно, что среди местных мужчин широко распространен обычай обмениваться на ночь женами. Причем такие действия нисколько не считаются преступными, а, напротив, почитаются сильнейшим выражением дружеских связей между двумя семьями. В случае же смерти одного из мужей второй считает себя обязанным заботиться о детях умершего. Эти обязанности, возлагаемые на них обычаем, они выполняют в высшей степени добросовестно (чего нельзя сказать о большинстве наших крестных отцов и матерей, которые, несмотря на их клятвы, редко вспоминают о своих обещаниях). Мне неизвестно ни одного случая, когда северный индеец пренебрег бы обязанностями, принятыми им по отношению к детям своего друга.
Хотя северные индейцы, не задумываясь, могут взять в жены двух или трех сестер сразу, они очень тщательно следят, чтобы не было близких родственников среди тех, кто допускается к их женам.
Глава восьмая
Второго июля с утра погода выдалась очень плохая, шел сильный снег, но к девяти часам вечера почти прекратился. Мы сразу двинулись дальше и прошли в северо-западном направлении около десяти миль, прежде чем остановились на ночлег. Несколько наших индейцев отказались от воинственных намерений и остались на Конгекатавачаге с женщинами, но эта потеря с лихвой была восполнена Медными индейцами, сопровождавшими нас в качестве как проводников, так и воинов.
Третьего погода не улучшилась, но нам удалось пройти десять или одиннадцать миль, прежде чем мы стали лагерем, потому что из-за падающего снега совсем ничего не было видно. Когда я говорю «стать лагерем», под этим следует понимать только, что мы прислонялись к большому камню с подветренной стороны или заползали в расщелину в скалах и курили или спали, пока не прояснялось настолько, что можно было идти дальше.
Хотя весь день четвертого шел снег, который ложился на землю мешающей передвижению пеленой, нам все же удалось, двигаясь на северо-запад, покрыть за день двадцать семь миль, четырнадцать из которых легли через Каменистые горы.
Поистине нет другого места на свете, с большим основанием заслуживавшего бы такое наименование. Когда мы приблизились к горам, они поначалу показались нам огромной грудой камней, совершенно неприступной для человека. Но, так как среди нас были Медные индейцы, знавшие дорогу, удалось преодолеть значительную часть пути, хотя и приходилось передвигаться на четвереньках. Тропинка была запутанной, но хорошо различимой на всем протяжении перевала, даже на самых сложных участках. Местами она походила прямо на английскую дорожку для прогулок: такой она стала за долгие века, в течение которых здесь прошло множество индейских отрядов, направлявшихся к медным копям. Сбоку от тропинки было несколько плоских столообразных камней, покрытых сотнями мелких камешков. По рассказам Медных индейцев, горки камешков образовались оттого, что, по обычаю, каждый прохожий клал по одной гальке. Мы все тоже — на счастье — положили свои камешки, умножив таким образом их число.
У подножия Каменистых гор трое наших индейцев повернули обратно, решив, что трудности последнего отрезка пути война с эскимосами, по всей видимости, не перевесит.
Пятого дождь со снегом не прекращался весь день, тропинку не было видно, и мы не вылезали из своих укрытий. На следующий день прошли в северо-западном направлении около одиннадцати миль и опять были вынуждены искать убежища среди скал. Наутро еще пятнадцать индейцев, измотанные тяготами пути и необычно плохой погодой, отказались от воинственных намерений.
И хотя эти люди привыкли стойко переносить всевозможные трудности, все же их жалобы были объяснимы. С тех пор как мы покинули берега Конгекатавачаги, одежда наша не просыхала ни на день, а от ярости непогоды не удавалось найти лучшего укрытия, чем скалы и пещеры. Причем даже самые удобные из них были весьма сырым и нездоровым пристанищем, к тому же теми искорками огня, что выскакивали из-под наших кресал и тут же гасли, можно было разжечь разве что трубку.
И той же ночью, как только мы спрятались среди скал, чтобы поужинать сырой олениной, налетел страшный буран, и снег повалил стеной. Неправдоподобно большие хлопья снега густо падали девять часов подряд, и нас чуть было не завалило насмерть в наших норах.
Седьмого ветер, подувший с другой стороны, принес ливень, потом теплые лучи солнца растопили большую часть выпавшего накануне ночью снега. Мы выползли из укрытий и прошли в тот день около двадцати миль на запад-северо-запад. По дороге перешли большое озеро по еще не стаявшему льду. Я назвал его озером Баффало или Мускусных Быков, которые во множестве паслись на его берегах. Индейцы убили несколько животных, но, найдя их очень тощими, взяли с собой только шкуры на подошвы для мокасин. Ночью погода опять ухудшилась, сильные порывы ветра принесли ледяной дождь и мокрый секущий снег.
Мускусных быков (овцебыков) мы повстречали впервые с того дня, как покинули стены крепости, хотя во время моих двух предыдущих походов я видел их часто. Они также в большом количестве водятся у побережья Гудзонова залива и на всем протяжении от Нэпс-бей до Уэйджер-Уотер, но в основном обитают за полярным кругом.
В этих высоких широтах я нередко за дневной переход видел несколько стад этих животных, насчитывавших до восьмидесяти, а то и до ста голов. Быков было очень мало по сравнению с коровами — в самом большом стаде не больше двух-трех зрелых самцов. Так как мертвые быки попадаются довольно часто, то индейцы считают, что быки убивают друг друга во время гона, сражаясь за самок.
Когда наступает гон, быки так ревниво оберегают своих коров, что накидываются на любого, кто осмелится приблизиться к стаду, будь то зверь или человек; видели даже, как они бросались на севших поблизости воронов и ревели на них.
Наиболее излюблены ими самые каменистые и труднодоступные районы Бесплодных земель. Хотя это очень крупные и довольно неуклюжие на вид звери, на скалы они взбираются с легкостью и изяществом горных коз. В пище довольно неразборчивы, больше всего, по-видимому, любят траву. Зимой поедают мох и любую растительность, какую смогут отыскать, даже верхушки карликовых ив и молодые веточки сосен. У коров течка в августе, а потомство они приносят в конце мая или начале июня. И всегда только одного теленка.
Во взрослом состоянии овцебыки достигают размеров английского черного рогатого скота средней величины, но ноги их короче, а хвост не длиннее медвежьего и к тому же совершенно скрыт длинной шерстью, растущей на крупе. Шерсть длинна на многих частях тела, а самой большой длины достигает на нижней части шеи, в особенности у быков, опускаясь от нижней губы почти до середины груди. Она свисает наподобие перевернутой лошадиной гривы, не короче, и придает животным устрашающий вид.
Зимой у корней жестких длинных волос отрастает густой тонкий пух, защищающий от сильных морозов. С приближением лета пух постепенно скатывается в комки, и животные линяют.
Мясо мускусных быков на вкус напоминает мясо бизона, ближе даже, пожалуй, к лосиному или мясу оленя-вапити. У телят и телок оно нежное и приятное, у быков же так сильно отдает мускусом, что почти непригодно в пищу. Даже нож, которым режут старого быка, до такой степени насыщается этим запахом, что отбить его можно, только отполировав нож до блеска. Все части тела в той или иной мере пахнут мускусом, но особенно пропитаны им половые органы. По-видимому, в основном мускус содержится в моче животного, потому что подбрюшье испятнано клейким веществом с запахом, по силе не уступающим запаху мускуса циветты, причем не исчезающим после многих лет хранения.
