Меня только спустя некоторое время отвели в класс.
– Объясни мне, зачем ты их снял, если без них ты не можешь и шагу сделать?
– Нам раздали пособие, я достал лупу, чтобы его прочитать.
– Лупу???
– Шрифт был мелкий… А Виталий потом извинялся. И даже спрашивал у всех подряд скотч, чтобы заклеить оправу.
– Дальше можешь не рассказывать. Я помню эту конструкцию.
Я вспомнила, как при мне во время перемены из этой перемотанной скотчем вдоль и поперек оправы предательски выпала на пол единственная чудом уцелевшая линза. Она и на этот раз не разбилась, может потому, что была толстой. Василий пытался найти ее, чтобы поднять, но пальцы скользили мимо. Я случайно оказалась рядом и не сразу поняла, что мальчик не видит ее совсем. Когда догадалась – помогла поднять ему стеклышко. В тот день в качестве педагогической практики на нашем факультете я должна была отсидеть все уроки с подшефным классом, в котором, как оказалось, учился Василий. Но, по просьбе моей наставницы – Светланы Федоровны, я сопровождала моего маленького друга сначала – к окулисту, потом – в оптику. В школе мне дали деньги на новые очки для Василия и сказали, что до родительского собрания мне нужно назвать сумму, которую я потрачу. Пришлось заказать три пары очков. Срочный заказ обошелся дороже, но зато Василий вышел из оптики с хорошим настроением в новых очках, с которыми он сегодня так не хотел расставаться.
– Василий, не поверишь, а ведь ты мне тогда понравился.
– Я, наверное, рассмешил тебя своим «навороченным» видом?
– Ты был просто милым, поверь мне. Ты не замерз? – я взяла его руки, чтобы согреть.
– Вообще-то похолодало… Поэтому ты лучше – не тяни, говори то важное, что хотела сказать, – Василий сделал паузу. – Ведь это только слова?
– Так-то так, малыш. Но это очень жестокие слова. Перед тобой стоит выбор… Точнее – лучше бы это был выбор… Доктор дал вчера два направления. Одно – в школу для детей с ослабленным зрением, слабовидящих детей. Не волнуйся, постарайся выслушать до конца. Там предусмотрена другая программа обучения, может быть, там уроков задают на дом меньше, и есть другие учебники. Тебе будет легче учиться в такой школе.
– Но и дети там другие, – парировал Василий. – И будущее у таких детей другое… Второе?
– Второе направление дано на обследование. К сожалению, в твоем случае – врач сказал – с последующей операцией.
– Операцией на глазах?
– Да.
– На двух сразу?
– Этого я знать не могу. Я же – не врач, я даже не знаю, чем вызвано то, что ты так плохо видишь.
– Разве теперь важно следствием чего это является. Мне так все равно. Меня волнует, чем этот кошмар закончится…
Его фигурка вся съежилась. Он не готов был к такому обороту событий. Я обняла его за плечи:
– У тебя куртка совсем легкая, пойдем в дом. Холодно. Тебя, наверно, уже заждалась бабушка.
Мы встали со скамейки. В глазах у Василия стояли слезы. Он поджал губы и еле слышно промолвил:
– Ты не оставишь меня одного?
Я не сразу поняла, что он имеет в виду:
– Возьми меня под руку.
– Да нет же. Понимаешь, прабабушка уже совсем старенькая. Она присматривает за мной, готовит еду и уходит, всегда уходит домой к своим иконам. Мама – даже когда сидит дома, она все равно с Валей – с моей младшей сестренкой. Я слышу с утра до вечера только одно, что она – маленькая, что не умеет еще сама есть и ходить. Отчим в плавании, но это даже лучше, потому что когда он дома, он только чаще наказывает меня. Иногда даже бьет шнуром от антенны, – слезы выплеснулись у него из глаз. – Не оставляй меня одного! Не оставишь никогда?
Трудно передать, что я почувствовала в этот момент – смущение, негодование или тревогу:
– Вытри слезки. Я же сейчас с тобой. И буду с тобой, пока ты нуждаешься во мне, – я попыталась его утешить. – Хотя что-то подсказывает мне, что ты вырастешь и станешь красивым высоким молодым человеком. Брюнетом с карими глазами. Тебя ждут впереди и девушки, и свидания, и первая любовь. Ты закончишь университет. Тебе будет непревзойденных двадцать пять лет – весь мир будет у тебя на ладони. Я же к тому времени постарею и потолстею, у меня появятся седые волосы и непослушные дети. Что ты на это скажешь?
– Я так далеко не загадываю, но боюсь, все будет наоборот. Ты в свои тридцать с хвостиком будешь вполне самостоятельной. Высшее образование. Удачная карьера, дети, как ты говоришь. А я в свои двадцать пять не девушку заведу, а собаку-поводыря.
– Василий!
– Разве не так?!
– Не допущу. Мы вместе должны решить твою проблему в настоящем. Мы не имеем права откладывать ее на после-после-послезавтра.
– Легко сказать.
– Василька, не вешай нос. Совсем, смотрю, продрог – заходи в подъезд, ледышка.
… Дверь открыла прабабушка, худенькая восьмидесятилетняя старушка. Увидев внука, она поманила его к себе:
– Иди сюда, сынок. Заходите, родненькие. Здравствуй, Марина. Будем сейчас обедать.
– Нет, нет, спасибо, – поблагодарила я. – Я пойду, у меня еще много дел. Ты отпустишь меня, Василий?
– Никогда, – он вскинул на меня глаза. – … Если только позвонишь, когда придешь домой.
– Позвоню. Может быть, даже вечером зайду. Когда маму выписывают?
– Не знаю. У меня целый портфель домашних заданий – я буду дома, заходи.
– Ну, пока.
– Пока.
– До свиданья, Тамара Кузьминична.
– До свиданья, дочка.
3
– Алло.
– Алло. Я – дома. Как ты?
– Мне страшно. По настоящему страшно.
– Что случилось, Василий?
– Я читал, и у меня сильно разболелись глаза. Я думал, что это скоро пройдет, даже пробовал уснуть, но стало еще хуже.
– Ты один дома?
– Да. Бабушка ушла в церковь. Ты только не переживай, Марина, мне хуже стало от своих мыслей. Я чувствую, что я обречен.
– Что ты такое говоришь?
– Словно в моей жизни кто-то нечаянно выключил свет и забыл про меня. Я боюсь, что настанет утро, когда будет очень ярко светить солнце, а я проснусь в своей комнате и не увижу – открыты ли шторы. Мне страшно одному.
– Можешь сделать сам себе горячий чай?
– Могу.
– Соберись, пожалуйста. Сделай то, что тебе я скажу. Укройся теплым одеялом, включи музыку, выпей чай. Согрейся.
– Я хочу, чтобы ты пришла сейчас ко мне домой. Сможешь?
– Сейчас подумаю… Если ты меня зовешь – я не могу отказать тебе. Но ты должен пообещать кое- что.
– Что я должен сделать? Уроки? Все, кроме географии…