Глава 10. Сверхсекретное
Да, бычки оказались невероятно скользкими, так и норовили улизнуть и выскочить из пальцев. Эдька локтем открыл калитку на тугой пружине, с трудом протиснулся в неё, затем таким же манером проник на терраску дома, вывалил ещё живых, прыгающих и бьющихся бычков на стол, покрытый клетчатой клеёнкой, перевёл дух и радостно закричал:
— Мам, иди скорей сюда!
Его мама, рыхлившая под розами землю, с грязным ножом в руке поднялась на терраску, глянула на стол и ахнула:
— Сколько поймал! Сам?
— А то кто же? Надо уметь… Ну, удочки были не мои, а всё остальное…
— Умница ты, Эдик, кормилец наш! — засмеялась Эдькина мама, обняла и чмокнула его в щёку. — Никогда ещё столько не приносил… Видишь, что значит ходить не одному? И место хорошее покажут, и посоветуют, как лучше тянуть и подсекать…
— Откуда ты знаешь такие слова? — удивился Эдька. — Словно сама была когда-то рыбачкой… Мам, я ужасно хочу есть! И кофе свари… А я пока почитаю Майн Рида…
— Иди, сынок, иди, я позову тебя.
Эдька застучал ногами по крутой лестнице в верхнюю комнату, небольшую, но очень светлую и уютную, где на полках тесно, заманчиво и многоцветно стояли книги, где были его столик, кресло и диван. Схватил книгу, кинулся в кресло и жадно впился в неё глазами.
Однако ничего прочесть Эдька не мог — думал о другом. Уж слишком удачно прошла рыбалка! И в пруд лезть не пришлось, и домой принёс самых отборных бычков… Разве плохо? Надо жить весело и с умом, быть находчивым, ловким и добиваться своего. Даже с мамой и папой надо вести себя по-умному, и они ничего не пожалеют для тебя.
В то время когда Эдька с томом Майн Рида устроился в кресле в верхней комнате, через три дома от него Вася сидел на терраске за обеденным столом перед чистым листом, вырванным из тетради, и никак не мог приняться за письмо Андрюшке, потому что весь был полон встречей с Санькой.
Час назад, сразу же после рыбалки, Вася помчался к его дому и опять — к задней калитке, присел на всякий случай на корточки, три раза свистнул, и тотчас появился Санька.
— А, это ты! Чего скажешь?
— Сань, Сань… — горячо зашептал Вася, боясь, что дед Демьян может подслушать. — Тебе тётя Лера ничего не говорила?
— Она мне каждую минуту чего-нибудь говорит… — Санькино лицо на мгновение сделалось мучительно тоскливым. — Ну, в общем, каким я должен и каким не должен быть.
— Да я не об этом… О тёте Ольге она тебе ничего не говорила?
Вася схватил его за локоть и силой потащил к полянке возле посадок. Там, стараясь не забыть ни слова, пересказал весь разговор в сарае. Санька слушал внимательно, напряжённо и даже, казалось, чуть побледнел. Но только Вася кончил говорить, он состроил уморительную гримасу, показал в сторону собственного участка язык и, на удивление Васе, подпрыгнул, перевернулся через голову и снова очутился на ногах.
И хохотнул:
— Отправят к тёте Ольге! Да пусть попробуют! И ещё отец скажет своё слово… — Санька перевёл разговор на другое, будто и дела ему не было до того разговора в сарае.
Вася смотрел на Саньку и вспоминал все подробности разговора.
— Сань, а твой папа тебя очень защищал и говорил деду про какую-то Нину и ещё про Мишу… Кто это, знаешь?
— Как не знать… — Санька в упор уставился на Васю. — А что отец говорил про них?
— Да ничего такого… Вроде бы дед как-то не так к ним относился… Ничего толком нельзя было понять… А кто они?
— Моя мама и её брат, — угрюмо ответил Санька.
Вася припомнил все Санькины недомолвки в разговорах о деде Демьяне. Например, о том, что Санька никогда не простит деду одного и что он не хочет, чтобы дед пытался и его жизнь сломать и перекроить. Не пробовал ли дед ломать и перекраивать жизнь Санькиной мамы? Если пробовал, тогда понятно, почему Санька так враждует с ним!..
Наконец Васина шариковая ручка коснулась лежавшего перед ним листа бумаги, и он твёрдо вывел:
«Здравствуй, Андрюша! После того как ты уехал, я жил очень плохо, не знал, куда деться. С большой радостью укатил домой, и теперь мы живём на садовом участке под Москвой — я тебе о нём рассказывал. Здесь так много всего случилось и с Крылышкиным, и с Санькой, и со мной… Чем всё кончится? Неизвестно, останется ли Санька здесь или мачеха с дедом Демьяном угонят его куда-то под Кострому к тёте Ольге, которая знает своё дело и вернёт Саньку таким, что все будут довольны им… Он терпеть не может своего деда, и я, кажется, начинаю понимать — почему, начинаю разгадывать их тайну. А ещё мой папа вроде бы понял, что за человек Эдька, а это для меня очень важно… Вот как здесь всё у нас! Андрюша, обязательно приезжай. Помнишь, мы условились на Кара-Даге. Познакомлю тебя с Санькой и другими товарищами, замечательным плотником Алексеем Григорьевичем, со своими бабушками, подсолнухами на моей гряде и котом Яшкой. Большой привет от всех нас твоему папе. Чем быстрей вы приедете, тем лучше. Ждём. Вася».
Вася вытер лоб и вздохнул. Кажется, ничего вышло.
Он аккуратно сложил письмо и стал искать чистый конверт на этажерке и в ящике стола. Вася хотел отослать письмо с папой в город, чтобы он опустил там в почтовый ящик. Конверта нигде не было. Как же быть? Письмо было совершенно секретное, и никто, никто — даже папа — не должен был прочесть его. Конверт надо было надёжно заклеить — тщательно провести кончиком языка по блестящей сладковатой кромке клея, а потом, как утюгом, хорошенько прогладить кулаком.
Конверта дома не было, и пришлось сбегать к Крылышкину.
Крылышкин, совершенно голый и с виноватым лицом, стоял в огромной белой ванне под берёзой, морщился от попавшего в глаза мыла, и мама остервенело мылила обеими руками его голову. По упитанному телу Крылышкина, по животу, плечам и ногам обильно сбегали пенистые ручьи.
Бедняга! Года два тому назад вот так же и при всех мыла мама Васю. Точно он был грудной, и Вася настоял, чтобы его мыли на терраске или в сарае. А теперь уже старается мыться сам.
Несколько малышей сидели вокруг на траве и с любопытством смотрели, как под быстрыми и точными мамиными руками Крылышкин становился чистым и скрипучим. У него были туго сжаты от мыла глаза и, как у великомученика, сморщено лицо. Ждать, пока он откроет глаза, было некогда, и Вася сказал:
— Петь, это я, Вася… Скажи, у вас нет чистого конверта? Я потом отдам…
Крылышкин открыл рот, чтобы ответить, но на язык его шумно шлёпнулась пена, и Петя стал отплёвываться и сопеть. Отплёвывался он так сильно и далеко, что сидевшие вокруг зрители в панике повскакали и заняли места подальше, куда Крылышкин при всём желании не смог бы доплюнуть.
— У нас нет конверта, Васенька, — сказала его мама, полная, с крашеными, ослепительно-белыми волосами и добрым лицом. — Мы здесь никому не пишем писем… — Она продолжала обеими руками энергично скрести густо намыленную голову Крылышкина и при этом просила его не дёргаться, не крутиться в ванне — можно поскользнуться и упасть.
Крылышкин судорожно держался обеими руками за края, и от резких маминых движений его мотало из стороны в сторону, точно стоял он не в пластмассовой ванне, а мужественно плыл в морской шлюпке при девятибалльной штормовой волне. И его поднимало с одного высоченного гребня на другой.
