Санька не ответил. Лишь где-то негромко затявкала собачонка и заиграл радиоприёмник, словно Вася включил его своим истошным воплем.
Машина ехала дальше, переезжая полузарытые в землю тонкие трубы, тянувшиеся с расположенного рядом Мутного пруда. Вот и колодец. И мостики. И калитки. И уютные садовые домики, поодаль спрятавшиеся в зелени участков, среди цветов и кустиков смородины и малины. И сразу же Васю, его маму и папу захлестнул нежный, одуряющий аромат цветов и свежескошенного сена.
— Здесь, пожалуйста, остановитесь, — попросила мама, когда водитель поравнялся с их калиткой.
Вася опять первый выскочил из машины и сразу же очутился в худых, длинных, переплетённых венами руках бабки Федосьи, тощей и очкастой, невесть откуда появившейся у машины, и тут же перешёл в руки второй бабушки, Надежды, маминой мамы, — она превратилась сейчас в сплошную улыбку.
Васю стали безбожно тискать, целовать в голову и щёки, расспрашивать, что и как, и он насилу вырвался из их рук. С расположенного рядом участка — забора между участками не было — их приветствовал поднятой лопатой сосед Егоров.
Папа с мамой замахали ему в ответ.
Внезапно рядом с машиной возник Пётр Крылышкин, упитанный, в отглаженных синих брючках, голубой майке и соломенном картузике — и не скажешь, что такой способен написать столь длинное и толковое письмо. А ведь способен!
— Здоро?во! Живой и невредимый? Поздравляю! — протянул ему руку Вася и вручил камень, круглый, полупрозрачный, с нежно-дымчатыми разводами внутри.
— Ой какой! — взвизгнул Крылышкин — а ведь ему уже было, как и Васе, целых девять лет — и, зажмурив один глаз, принялся смотреть через камень на солнце. — Волшебный! Магический! Спасибище!!!
— Тише, — попросил папа, зажимая уши. — Не мешать разгрузке! — И стал вытаскивать из машины, из открытого уже багажника груз.
Вася бросился помогать. Схватил за верёвку тяжеленную коробку с консервами и потащил к дому. Положил на крылечко и, не в силах сдержать любопытства, кинулся оглядывать строительство: уже второе лето плотник пристраивал к их дому вторую комнату для папы с мамой — в одной комнате было очень тесно всем.
Вася трогал рукой гладкие свежие доски почти готовой пристройки, вбежал вместе с Крылышкиным в новую комнату, выскочил из окошка на траву, промчался между грядками с огурцами и помидорами, стремительно понюхал сине-фиолетовые башмачки, чуть не втянув в ноздрю сердито зажужжавшую пчелу, перепрыгнул через низко летевшую красно-бурую, в разводах бабочку и с боевым кличем ринулся к сараю.
Согнав с порожка большого пушистого кота Яшку (он частенько приходил к ним с другого участка), привычно нашарил на полке топор, вырвал из поленницы берёзовое полешко, поставил на землю, с размаху точно всадил в него лезвие, и полешко с сухим звоном разлетелось надвое.
Потом кинулся к лопате, вонзил в глинистую землю и вывалил большой плотный ком. Оставив лопату в покое, подпрыгнул и понёсся мимо гамака и горки свежих досок к недостроенному кораблю (он стоял возле двух высоких берёз, росших неподалёку от заднего забора), сунул в рубку со штурвалом голову… всё на месте!
Отпрянул, схватил вдруг в охапку Крылышкина, оторвал от земли — ой какой тяжёлый! — поднатужился и, пошатываясь, сделал несколько шагов к лавочке под берёзами.
— Да ты с ума сошёл от своего моря! Сил набрался! Взбесился! — радостно захохотал Петя, вырываясь, и наконец вырвался из его цепких рук.
— А теперь говори — от Бориса не попало?
— Нет пока, но… Но грозится, говорит, что я рад не буду, говорит…
— А что случилось? И в письме обошёл, и сейчас…
Крылышкин растерялся, обидчиво сложил сердечком губы, чтобы пожаловаться, однако тут же изменил их выражение. Будто хотел не пожаловаться, а возмутиться.
Вася любил Крылышкина, но, случалось, просто ненавидел за эту вот нерешительность.
— Ну чего? Говори же наконец!
— Да успею ещё… Потом…
— Потом так потом! А где Санька?
— Наверно, в лес ушёл — как-то вяло, пряча глаза, ответил Крылышкин, — или на стройке. Или гоняет по бетонке на велосипеде…
— А может, на Мутном пруду?
— А зачем он тебе?
— Затем, что я вернулся! — прокричал Вася и, размахивая руками, как ветряная мельница, помчался к дому.
Он вбежал на терраску, воровато огляделся — никого рядом не было — и стал напихивать в карманы из большого полиэтиленового мешка абрикосы и груши. Некоторые из них мялись, давились, пачкая соком пальцы. Вася не обращал на это внимания и спешил.
Услышав чьи-то шаги, оторвался от мешка и выпрямился.
— Вася, скоро будем завтракать, — сказала бабушка Надежда, заведовавшая у них кухней, в то время как бабка Федосья занималась главным делом — землёй.
— Вам чистой воды не нужно? — спросил Вася.
Вода была нужна. Вася схватил с терраски два бидона и, скинув сандалии, радостно шлёпая пятками по тёплой траве, вместе с Крылышкиным побежал по длинной улочке к колодцу возле Мутного пруда.
Петя на ходу ел грушу, озирался и отставал от Васи. Уж не боится ли Бориса? Борис большой, скоро пятнадцать, и Васе не защитить Крылышкина от его кулаков. Зато можно попросить Саньку: ему тринадцать, но он сильный, и Борис не станет с ним связываться…
У колодца стояли сестры — Оля и Валя — Сомовы и набирали в лейку и детское ведёрко воду. У Васи с ними были сложные, часто меняющиеся — от теплейшей дружбы до ледяной вражды — отношения.
— Чего плохо загорел? — сморщила тонкий заносчивый нос старшая, Оля, ровесница Васи, высоконькая, в синем сарафане, с коричневыми, как глина, ногами и руками. У неё были длинные, прозрачные, очень красивые глаза. И смотрели они на всех мальчишек холодновато и надменно. И на этот её взгляд всегда хотелось отвечать таким же взглядом.
— Оставил солнца для других! — независимо сказал Вася: к нему и вправду почему-то не очень охотно приставал загар. Он нажал на стойке чёрную кнопку со словом «Пуск». В бидон споро хлынула студёная вода. Вася вскинул бидон и стал большими глотками пить, разбрызгивая воду, обливая лицо и белую тенниску.
Сёстры с испугом отскочили от него.
— А какое оно, море? — спросила семилетняя Валя. Она была в одних трусиках и босиком. — Мы тоже на будущий год поедем туда… Вась, какое оно?
— Какое? Очень много воды, и больше ничего! И никто ничего не делает, все валяются на солнце и с утра до вечера едят… И наверно, ночью тоже.
Валя прыснула, старшая — сдержалась.
Вася дал сёстрам по абрикосу. Оля взяла не сразу, зато младшая чуть не выхватила из руки, вспыхнула, вежливо поблагодарила и тут же съела.
Сёстры пошли к своей калитке, а Вася, набрав в бидоны воды, двинулся с Крылышкиным к другой калитке, ведущей на Мутный пруд.
Глава 3. Санька
Однако до калитки они не успели дойти — им повстречался Эдька Шмыгин. Он ехал на велосипеде и дружелюбно сиял навстречу Васе глазами. А глаза у него были ярко-голубые и хитрые. Оглушительно
