Бригадир сделал вид, что не обратил на них внимания, но он успел заметить, что это были за руки: крупные, бугристые, которые не привыкли, чтоб их оберегали от работы. Зимин не стал задавать ему лишних вопросов.
– Перфоратор видел? – спросил он.
– А то как же. И работал с ним, – сказал Федор, и сказал с такой спокойной уверенностью, что Юрка, ждавший конца экзамена, густо и влажно покраснел.
Зимин смел крошки на пол и поднялся:
– Беру.
Уже на пороге бригадира догнал вопрос:
– А в смысле этого?…
– Монеты? – сразу догадался Зимин.
– Ага, – застенчиво ответил Федор.
– Не обидят. Работа тяжелая и очень срочная… Еще есть вопросы?
…Замечтавшись, Федор едва не свалился с саней от пронзительного свиста.
Он тотчас спрыгнул на землю и выглянул из-за обогревалки. Сани с компрессором, ехавшие перед его тягачом, резко накренились: вот-вот опрокинутся! Возле них с криками суетились люди. Компрессорщик Симакин, маленький, толстенький, кургузый, как куль муки, потрясая кулаками, лез на тракториста, и его визгливый голос разносился по всей тайге:
– Пня не видел? Где у тебя глаза?
– Где и у тебя, – защищался тракторист.
– Нет, они у тебя на другом месте.
– Ну, ты, поосторожней… Говорю, не видел.
– А кто тебе кричал, что пень?
– Да разве в кабине услышишь?
Симакин, багровея, ударил себя кулаком в грудь:
– Завалишь компрессор – упеку!
К ним с шестом наперевес подошел Зимин:
– Эй, петухи, натощак драться вредно. Обеда бы дождались.
– А чего он, шельмец… – клокотал Симакин, утирая рукой вспотевшую шею.
Очень не хотелось Федору сходить с твердой колеи, но нельзя было в такой момент оставаться в стороне. Он шагнул в глубокий рыхлый снег, обогнул обогревалку, подошел к накренившимся саням и потрогал стальной трос, которым был привязан компрессор.
– Тоже мне… – полным презрения взглядом окинул он Симакина с трактористом. – Сейчас поднажмем и поставим, как надо. Несите ломы.
– Дельно, – сказал Зимин.
Взрывник Гришаков, громадный молчаливый человек с черными усами, побежал к обогревалке и вернулся с охапкой холодных ломов. Подпирая плечами побелевший от инея компрессор и тугие резиновые скаты, подсунули ломы под лыжу – стесанное бревно.
– Взялись! – подал команду Зимин. – Раз, два…
– Тянем, братцы, тянем! – крикнул Федор. – Еще немного, еще… Не жалей силенок, рук и селезенок! Ну, ну…
У Гришакова от напряжения на лбу вспухли жилы, маленькое лицо Зимина перекосилось, с головы Юрки слетела ушанка, он от натуги сопел и жевал губами. Симакин стонал от тяжести, все глубже просовывая под лыжу лом и придвигаясь к саням.
– Ну, ребятки, что лошадки, ну! Так, так… – подбадривал голос Федора. Согнувшись в три погибели, он кряхтел и скрежетал зубами: вот-вот лопнет от старания.
Но на самом деле он держал лом без малейшего напряжения.
Да и какого черта лезть из кожи вон, когда рядом обдает тебя паром этот здоровенный медведь Гришаков! Ведь, кроме компрессора, на сани были навалены трубы, буровые молотки, кайлы – и надорваться недолго!
Но Федор ни на секунду не умолкал:
– Еще, братцы и сестрицы, чуть потрудиться… Еще, милые! Ну, ну, разочек!..
Компрессор дрогнул, качнулся, приподнялся. Тягач газанул, и сани с хрустом и скрипом съехали с пня.
– Слава тебе господи! – вздохнул Симакин и стал, как волчок, бегать вокруг компрессора, оглядывая и ощупывая его.
Гришаков обдирал с усов ледяшки, наросшие от пара, и широченная грудь его, обтянутая рыжей от ржавчины стеганкой, то подымалась, то опускалась. Юрка, Андрей, Зимин и тракторист дышали тяжело и хрипло, как старые кузнечные мехи. Юрка все еще не подобрал шапку, он даже не мог убрать с глаз густые, перемешанные со снегом волосы – так устал.
