— Дурочку нашел! — сказала Фима. — Алку попроси, у нее силы больше — не одни мослы.
— Только мне это и нужно! — закривила губами Алка. — Я такими вещами не занимаюсь.
Фима посмотрела на нее и вдруг быстро подошла к веревке, конец которой валялся на берегу. Намотала на руку и стала дергать.
— Ну-ну, — приободрил Аверя.
— Если не замолчишь — брошу.
— Да я ведь жалеючи, чтоб не надорвалась. Уж очень азартно взялась.
Алка прыснула в ладони.
Фима подергала-подергала — кол, чересчур добросовестно вбитый в дно, сидел прочно. Тогда Фима принялась дергать кол то в одну, то в другую сторону. Кол не поддавался.
Фима давно уже высохла на солнце, и теперь на лбу ее блестели капельки пота. Она отошла к лодке, в которой лениво раскинулся Влас, выпрямилась и… и не с края причала, а в метре от него прыгнула, пролетела над причалом и лодкой — это у мальчишек считалось высшим шиком! — и вонзилась головой в воду.
— Видала? — повернулся к Алке Аверя. — Дает Фимка!
— Ну и что? — сказала Алка. — Зато она плохо одевается, платья на ней, как на пугале, и худущая такая.
— Верно, — вздохнул Аверя, — тощая! Заставили б тебя дома так молиться, не такой стала б.
Алка поправила на коленях сарафан и хихикнула.
— Зато из нее может получиться прекрасный капитан. Евфимия Зябина — капитан крейсера, гордость Шаранова!
— Не крейсера, а какого-нибудь пассажирского, — заметил Аверя. — Крейсеры теперича ни к чему. Сейчас в моде подводные лодки и авианосцы. Пустят торпеду или ракету с ядерной боеголовкой, и точка… Нет, вряд ли будет она капитаном.
— Почему? По-моему, это по ней. И плавает как селедка, и ныряет как угорь, и характерец…
— Мужик и тот не каждый на капитанский мостик забирается. Надо, во-первых, чтоб в мореходку приняли на судоводительский. Кто ж ее примет, девчонку-то? Будто ребят мало. Ходят, наверно, толпами вокруг непринятые-то…
Фима доплыла до места, где торчал под водой кол, нырнула, и вода в том месте закипела, заходила.
— Чего вытворяет! — похвалил Аверя. — Вот девка! Ты, поди, и Дунаец не переплывешь? А тут метров десять, не больше.
— Зато я могу шить и пою красиво, и отец с матерью относятся ко мне хорошо…
— Смотри, смотри!.. — Аверя мотнул головой на канал.
Фима вынырнула, снова погрузилась по веревке, и опять вверху заклокотала вода.
Вот Фима выплыла с огромным колом, выставив его острием вперед, и поплыла к берегу.
Аким с Власом бешено зааплодировали. Алка скривила губы и отвернулась:
— Как мальчишка.
— А это плохо? — Аверя посмотрел на ее округлую румяную щеку с черной щеточкой тугих ресниц.
— А чего ж хорошего?
— Зато она бесшабашная и ничего не боится.
— Не бояться должен мальчишка. А женщине это ни к чему. Ей не ходить с рогатиной на медведя.
— А теперича и мужчины не ходят на медведя с рогатиной…
— Аверчик, не говори, пожалуйста, «теперича» и «трошки».
— Почему? Мой батя так говорит и братан.
— А ты не говори. Не нужно. Это не очень культурно — так говорить.
Кинув руки на край берега, укрепленного от оползней и размыва кольями и досками, Фима подтянулась, закинула коленку на доски, вышла на берег и похлопала себя по животу:
— Ох, какая водичка!
Враскос прорезанные глаза ее на черном от загара лице казались почти прозрачными. Они смеялись и разбрызгивали вокруг веселье и радость.
Аверю немного заело, что она подошла не к нему, а села возле Акима, обхватив руками колени, и о чем-то заговорила с ним. Аверя плохо слышал, о чем они говорили, кажется, о каком-то фантастическом романе, потому что то и дело с их стороны доносился смех и такие словечки, как «астронавт», «кольцо Сатурна», «космическая пыль»…
Чем больше слушал он эти серьезные разговоры и этот смех, тем сильней портилось у него настроение.
А день был погож. По каналу туда-сюда сновали лодки, на моторах и без, грузные каюки и большие весельные магуны. Бородатый дед Абрам, Селькин дядя, транспортировал на канате за моторкой два сосновых бревна — лес тут на вес золота; две женщины везли в лодке кирпич и мотки еще не окрашенных белых капроновых сетей — наверно, из сетестроительного цеха, который помещался возле конторы рыбоколхоза; потом проследовала бабка Назаровна в утлой однопырке, с верхом нагруженной зеленым камышом для скота…
— Отнесешь колья домой! — приказал Аверя Власу, толстому, с добродушными губами.
Неподалеку затрещал мотор, и Аверя увидел брата. Он шел на большой лодке.
— Куда? — завопил Аверя. — На остров?
Брат, сидевший с папироской в зубах у руля, закивал. На островах находились основные огороды шарановцев, и целый день туда и оттуда бегали лодки.
— Ребята, на косочку! — бросил клич Аверя. — За мной!
— А я? — растерянно спросил Влас, видя, как все ребята изготовились броситься в воду.
— Отнесешь домой колья и притащишь нашу одежду на косочку… За мной!
И прыгнул в Дунаец.
За ним сиганула Фима, неохотно плюхнулись Селя с Акимом.
— Нас возьми! До косочки! — орал Аверя, переходя на быстроходный кроль. Он и не обернулся в сторону Власа, потому что был уверен, что тот все исполнит в точности.
Ругаясь, Федот приглушил мотор и в сердцах бросил недокуренную папироску. Он был горяч и прославился по городу тем, что с месяц назад порубал все иконы жениных стариков. Он был механиком на передовом колхозном сейнере «Щука», слыл за весельчака и острослова. Как-то встретил его на базаре директор средней школы и при нескольких членах команды пожурил: ай-яй-яй как получается — в клубе читают антирелигиозные лекции, деликатно разъясняя рыбакам, что бога нет, что мир сотворен не им и все это вранье и поповский дурман, а он, Федот, вроде сознательный, видный в городе человек, живет в доме, где полным-полно зловредных икон, — учительница, заходившая к ним, видела…
Федот был разъярен. Вернувшись домой, он содрал со стен иконы, вынес во двор, схватил колун и стал во гневе рубить их почем зря. Деда дома не было — ушел в церковь, зато старуха вопила дурным голосом, а Алка, случайно очутившаяся рядом, рассказывала всем, что старуха была страшна в своей злобе и горе. «Чтоб бог потопил твой сейнер в море, чтоб ни одна рыбка не попала в твои сети, чтоб сдох ты, как чумной поросенок, антихрист!» — вопила она на всю улицу, собирая у забора народ.
Несколько дней Федот не ночевал дома. Трясло всего от гнева. Сейнер его, как назло, проходил профилактический ремонт в судоремонтных мастерских, и Федот немедленно отпросился на первый попавшийся сейнер, уходивший к крымским берегам.
Вопреки мольбам тещи, бог не потопил его сейнер, не отогнал от сетей рыбу.
Невредимый и по-прежнему шалый, мчался сейчас Федот к огороду.
Его лодка сильно осела под тяжестью ребят. Федот дал газу, и они понеслись против течения к Дунаю.
Моторка шла возле причалов с десятками лодок — район пограничный, и лодки, личные и колхозные, должны стоять не возле домов, а здесь. Нырнули под массивный деревянный мост, перекинутый через Дунаец, промчались у причалов и цехов рыбозавода, главного предприятия города, с подъемными кранами,
