Аквинского в Авиле и расширение монастыря Святого Креста в Сеговии. Но Бласко де Валеро не пошел по этому пути и покинул Валенсию таким же бедным, каким приехал туда. Он не носил ничего, кроме скромной одежды, предписываемой уставом ордена, не ел мяса и регулярно бичевал себя, иногда с такой силой, что брызги крови летели на стены. Его почитали святым, и, когда ему приходилось менять сутану, люди платили его слугам немалые деньги, чтобы получить клочок старой, изношенной до дыр, и носили его на груди как амулет против черной и ветряной оспы. Перед отъездом фра Бласко лучшие люди Валенсии пришли к нему с необычной просьбой. Они хотели получить согласие на похороны его тела, после того как создатель призовет его к себе, в городе, которому он отдал столько сил. Они не сомневались, что папа римский причислит фра Бласко к лику святых. Но епископ сурово прервал их и отказался продолжать разговор на эту тему. Огромная толпа провожала Бласко де Валеро далеко за городские ворота, и мало у кого остались сухими глаза, когда маленькая фигурка инквизитора скрылась за поворотом дороги.
5
Теперь необходимо познакомиться более обстоятельно еще с одним сыном дона Хуана де Валеро. Второй сын, Мануэль, родившийся через три года после Бласко, уступал последнему и по уму, и по трудолюбию и ставил физическое развитие выше духовного. Он вырос в красивого крупного мужчину, с непомерным самомнением, решительного, смелого и честолюбивого. Был он отличным охотником и славился умением объездить любую лошадь. С раннего возраста Мануэль не пропускал ни единой корриды, а в шестнадцать лет впервые выехал на арену и к восторгу зрителей одним ударом убил быка. Он избрал карьеру солдата, так как в Испании тех времен успеха можно было достичь, лишь связав судьбу с церковью или с армией. Несмотря на бедность, дон Хуан де Валеро пользовался большим уважением в Кастель Родригесе. Местный дворянин, приходящийся дальним родственником герцогу Альба, дал Мануэлю рекомендательное письмо, и тот отправился искать свое счастье. Он выбрал, пожалуй, не слишком удачный момент, ибо в этот период герцог, отлученный от двора, уединился в замке Уседа. Старик благосклонно принял юношу, обратившегося к нему за помощью, когда он сам был в опале. А вскоре король Филипп Второй простил герцога и повелел ему возглавить испанскую армию в войне с Португалией. Тот взял Мануэля с собой. Герцог победил дона Антонио, короля Португалии, и изгнал его из страны. Заняв Лиссабон, он отдал город на разграбление солдатам. Мануэль храбро сражался, а потом захватил богатую добычу. После португальской кампании старый герцог дал Мануэлю рекомендательные письма к полководцам, воевавшим некогда под его началом в Нидерландах, а теперь служившим под командованием Александра Фарнезе.
Двадцать лет Мануэль боролся с еретиками, чтобы вернуть испанскому королю северные провинции. Смелый и хитрый, отважный и беспринципный, благочестивый и жестокий, он быстро продвигался по службе, сначала при Александре Фарнеэе, затем при сменивших его генералах. Мануэлю не потребовалось много времени, чтобы понять, что сильный всегда прав. И он беззастенчиво грабил захваченные города и брал взятки. За безупречную службу он получил орден Калатравы и гордо носил зеленую ленту. Еще через два года ему пожаловали титул графа Сан Костанцо в Неаполитанском королевстве с правом его передачи. У прижимистых испанских королей вошло в привычку награждать таким образом отличившихся. Те же могли продать титул незнатным, но богатым людям, жаждущим стать дворянами. В итоге, без лишних расходов казначейства, обеспечивалось финансовое благосостояние верных слуг короля. Но рыцарь Калатравы умело вкладывал свои деньги и оставил титул себе. Неоднократно его ранили, последний раз настолько серьезно, что он чудом выкарабкался из объятий смерти. После этого Мануэль больше не искушал судьбу, вышел в отставку и решил вернуться в родной город, чтобы жениться. Его состояние и заслуги позволяли рассчитывать на невесту из знатной семьи. А затем он собирался отправиться в Мадрид и выдвинуться при дворе. Находясь в расцвете сил, он не сомневался, что его честолюбивые замыслы в недалеком будущем станут реальностью. Сорокалетний, атлетически сложенный, со жгучими черными глазами, красивыми усами, властный и красноречивый, кто знал, до каких высот он мог подняться, используя предоставившиеся возможности и знакомства с нужными людьми.
6
О третьем сыне, Мартине, достаточно сказать совсем немного. В каждой семье есть своя белая ворона, и семья дона Хуана де Валеро не стала исключением из общего правила. Мартин, самый младший из трех братьев и вообще последний ребенок, рожденный доньей Виолантой, не обладал ни благочестием Бласко, ни честолюбием Мануэля. Он довольствовался тем, что обрабатывал тощую землю, принадлежащую дону Хуану, обеспечивая пропитанием себя самого и отца с матерью. В те времена, из-за постоянных войн и притягательности Америки для молодых и энергичных, в Испании не хватало рабочих рук. Число умелых и трудолюбивых морисков было невелико, да и тех вынуждали покидать страну. Мартин не оправдал возлагавшихся на него надежд, и дон Хуан продолжал злиться на младшего сына, хотя донья Виоланта спорила с ним, довольная тем, что в доме есть здоровый и сильный мужчина, не чурающийся никакой работы. Но самый жестокий удар ждал дона Хуана впереди. В двадцать три года Мартин женился на девушке из низшего сословия. Да, она происходила из христианской семьи и имела документы, подтверждающие, что четыре предыдущих поколения не имели связей с маврами и евреями, но отец ее был пекарем. Консуэло, как единственная дочь, наследовала все его состояние, но это не меняло дела — она принадлежала к сословию лавочников. Шли годы, Консуэло рожала детей, и тут на дона Хуана свалилось новое несчастье. Пекарь умер, дон Хуан подавил вздох облегчения, потому что теперь можно было продать пекарню, и со временем все забыли бы о позоре, запятнавшем их род. Но сразу после похорон Мартин заявил, что переезжает в город и собирается продолжить дело тестя. Его родители не могли поверить своим ушам. Дон Хуан бушевал, донья Виоланта плакала. А сын резонно заметил, что они стали жить значительно лучше, получив приданое Консуэлы, но его уже растратили, у него четверо детей, а он хочет иметь еще четверых. Денег у них мало, того, что он выручит за пекарню, хватит лишь на несколько лет, и он не видит другого способа избежать нищеты и голода. Утверждение, что печь хлеб недостойно дворянина, он счел нелепым. Мог же он пахать землю и выжимать масло из оливок.
Семья Мартина поселилась над пекарней. Он вставал до зари, выпекал хлеб, а потом ехал на ферму и работал там до сумерек. Его дело процветало, так как хлеб Мартина нравился жителям, и через год-другой он смог нанять человека для работы в поле, но не проходило и дня, чтобы он не навещал родителей. Он редко приезжал к ним с пустыми руками, и скоро они могли есть мясо в дни, разрешенные церковью. С годами они не становились моложе, и дону Хуану пришлось признать, что подарки сына скрашивают их старость. В городе удивлялись, что сын Хуана де Валеро так унизил себя, и мальчишки на улицах часто насмешливо кричали ему вслед. «Panadero, Panadero», что означало — Пекарь, Пекарь, но Мартин добродушно улыбался и не считал, что чем-то запятнал свою честь. Был он щедр, и ни один бедняк, попросивший подаяния, не уходил от его пекарни без ломтя свежего хлеба. Он верил в бога, каждое воскресенье ходил к мессе и исповедовался четыре раза в год. В тридцать четыре года Мартин слегка располнел, так как любил вкусно поесть и выпить хорошего вина, и на его круглом, как луна, лице всегда сияла улыбка.
— Мартин — хороший человек, — говорили о нем в городе — Не слишком умный и образованный, но добрый и честный.
Он любил общение, понимал шутку, многие уважаемые жители заглядывали к нему поболтать о том о сем, и постепенно люди стали приходить в его пекарню, чтобы встретиться с друзьями и обменяться последними новостями.
Мартин полностью взял на себя заботу о родителях, так как ни фра Бласко, ни Мануэль за все годы, проведенные вне дома, не прислали ни гроша. У первого все уходило на благотворительность, а второй полагал, что никто не распорядится его деньгами лучше, чем он сам.
Таким образом, в старости дон Хуан и донья Виоланта могли надеяться только на Мартина. Тем не менее они стыдились младшего сына и жалели, что он так бездарно потратил лучшие годы. Особенно их раздражало то обстоятельство, что Мартин совершенно не тяготился своей судьбой. Старики держали на почтительном расстоянии его плебейскую жену, хотя и баловали внуков. Но гордились они старшими сыновьями, принесшими почет и славу их древнему роду.
7
Нетрудно представить, с какой радостью дон Хуан и донья Виоланта ждали встречи с детьми, которых не видели столько лет. Фра Бласко регулярно присылал им письма, но, так как дон Хуан и Мартин не слишком уверенно владели пером, они прибегали к помощи Доминго Переса. Ответы доставляли
