Сомерсет Моэм
КАТАЛИНА
1
Для города Кастель Родригеса это был знаменательный день. Горожане, в лучших одеждах, поднялись с восходом солнца. С балконов мрачных старинных дворцов знати свисали богатые драпировки, на флагштоках лениво колыхались их родовые знамена. Наступил праздник успения, 15 августа. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. Возбуждение царило в атмосфере. В этот день после многолетнего отсутствия прибывали два выдающихся человека, уроженцы города, и в их честь готовились торжества. Одним из этих людей был фра Бласко де Валеро, епископ Сеговии, другим — его брат дон Мануэль, прославленный полководец королевской армии. Их ожидало исполнение Te Deum[1] в кафедральном соборе, затем банкет в ратуше, бой быков, а лишь падет ночь — фейерверки. С самого утра на главную площадь потянулись толпы людей. Здесь они оформлялись в процессию, которая должна была встретить знаменитых гостей на подступах к городу. Шествие возглавляли городские власти, за ними шли сановники церкви и, наконец, шеренга дворян. Толпы вдоль улиц следили за процессией и сдерживали свое нетерпение в ожидании того момента, когда оба брата в сопровождении этих важных господ войдут в город, а колокола всех церквей сольются в приветственную мелодию.
В часовне церкви, примыкающей к монастырю кармелиток, перед образом святой девы горячо молилась девушка-калека. Наконец, опершись о костыль, она поднялась с колен и захромала к выходу. После прохлады и полумрака церкви яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее. Она остановилась и оглядела пустую площадь. Закрытые жалюзи на окнах домов. Полная тишина. Все ушли встречать гостей, и не слышалось даже лая собак. Казалось, город вымер. Взгляд девушки остановился на двухэтажном домике, зажатом между другими домами, и она безнадежно вздохнула. Ее мать и дядя Доминго, живший вместе с ними, также ушли встречать епископа и обещали вернуться лишь после боя быков. Девушка почувствовала себя совершенно одинокой и глубоко несчастной. Домой идти не хотелось, она присела на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей от дверей церкви на площадь, мощенную каменными плитами, положила рядом костыль и заплакала. А затем, сокрушенная горем, неожиданно упала лицом вниз и разрыдалась. При этом она задела костыль, и тот загремел по узким и крутым ступенькам. Это было последней каплей. Теперь ей предстояло ползти вниз, волоча парализованную правую ногу, так как передвигаться без костыля она не могла. И девушка продолжала безутешно рыдать. Внезапно она услышала ласковый голос:
— Почему ты плачешь, дитя? Вздрогнув, она удивленно подняла голову, так как не слышала приближающихся шагов. Рядом стояла женщина в длинном, до пят, синем плаще. Казалось, она только что появилась из церкви, но девушка сама вышла оттуда и знала, что, кроме нее, там никого не было. Незнакомка откинула капюшон, и девушка решила, что та действительно вышла из церкви, ведь женщинам запрещалось находиться в доме бога с непокрытой головой. Молодая, пожалуй, высоковатая для испанки, ни единой морщинки под темными глазами, гладкая, нежная кожа, волосы, разделенные посередине на прямой пробор, сзади перехваченные простой ленточкой. Тонкие черты лица и добрый взгляд. Девушка не смогла сразу решить, стоит рядом с ней крестьянка, жена местного фермера или благородная дама. Держалась она просто и в то же время с внушающим робость достоинством. Длинный плащ скрывал остальную одежду, но, когда женщина откинула капюшон, блеснуло что-то белое, и девушка догадалась, что это цвет ее платья.
— Осуши слезы, дитя, и скажи, как тебя зовут?
— Каталина.
— А почему ты сидишь тут одна и плачешь, когда все ушли встречать епископа и его брата, капитана?
— Я — калека и не могу далеко ходить, сеньора. И что мне делать среди веселых и здоровых людей?
Женщина стояла чуть позади, и Каталине пришлось повернуться, чтобы говорить с ней.
— Откуда вы пришли, сеньора? — спросила девушка, взглянув на резные двери. — Я не видела вас в церкви.
Женщина улыбнулась в ответ так нежно, что горечь тут же покинула сердце Каталины.
— Я видела тебя, дитя. Ты молилась.
— Да, молилась, как молюсь днем и ночью пресвятой деве с тех пор, как со мной случилась беда, и прошу ее исцелить меня.
— И ты думаешь, она в силах помочь тебе?
— Да, если захочет.
Что-то доброе и дружелюбное во взгляде незнакомки заставило Каталину поведать ей свою грустную историю. Это случилось на пасху, когда в город пригнали стадо быков для корриды. Впереди гарцевали на лошадях молодые дворяне. Неожиданно из стада вырвался бык и бросился в боковую улочку. В панике люди кинулись врассыпную. Одна из лошадей сбросила седока, бык приближался. Каталина бежала изо всех сил, но поскользнулась и упала. Увидев мчащегося к ней быка, она испуганно вскрикнула и лишилась чувств. Когда Каталина пришла в себя, ей сказали, что бык ударил ее копытами и пробежал дальше. Сначала казалось, что она отделалась лишь несколькими синяками, но спустя несколько дней Каталина стала жаловаться, что не может пошевелить ногой. Доктора осмотрели ее и нашли, что нога парализована. Ногу кололи иглами, но Каталина не чувствовала боли, ей пускали кровь, поили тошнотворными отварами, но ничего не помогало. Нога омертвела.
— Но у тебя остались руки, — заметила женщина.
— Слава богу, иначе мы бы умерли с голоду. Вы спросили меня, почему я плачу. Потому что, став калекой, я потеряла любовь моего возлюбленного.
— Вероятно, он не любил тебя, если оставил в трудную минуту.
— Он любил меня всем сердцем, и я любила его больше всего на свете. Но мы — бедные люди, сеньора. Диего Мартинес — сын портного и пойдет по стопам отца. Мы собирались пожениться, как только он закончит учебу. Но бедняк не может позволить себе жену, которая не будет ходить на рынок и вести домашнее хозяйство. И мужчины всего лишь мужчины. Никому не нужна жена на костылях, и теперь Педро Алварес предложил ему свою дочь Франческу. Она страшна, как смертный грех, но Педро Алварес богат, и Диего не мог отказаться.
Каталина снова заплакала. Женщина понимающе кивнула. Издалека донеслись звуки фанфар, барабанный бой, и затем ударили все колокола. звуки фанфар, барабанный бои, и затем ударили все колокола.
— Они вошли в город, епископ и его брат, капитан, — сказала Каталина. — Как получилось, что вы оказались здесь, сеньора, вместо того, чтобы встречать дорогих гостей?
— Мне не хотелось туда идти. Это показалось Каталине столь странным, что она недоверчиво взглянула на незнакомку.
— Вы не живете в этом городе, сеньора?
— Нет.
— Я уже подумала об этом, так как никогда не видела вас раньше. Мне казалось, что знаю всех, кто живет здесь, хотя бы в лицо.
Женщина не ответила. Каталина более внимательно всмотрелась в нее. Будь ее кожа чуть темнее, она могла бы сойти за мавританку. А может, она — новая христианка, из тех евреек, что предпочли крещение изгнанию из страны. Однако все знали, что они тайком продолжали отправлять еврейские ритуалы, мыли руки перед трапезой и после нее, постились на йом кипур и ели мясо по пятницам. Инквизиция не теряла бдительности, и считалось небезопасным поддерживать какие-либо отношения с крещеными маврами или новыми христианами. Кто знает, что они скажут под пыткой, попав в руки Святой палаты. Каталина стала лихорадочно вспоминать, не сказала ли она чего-нибудь крамольного, так как в Испании тех времен одно неосторожно брошенное слово являлось достаточной причиной для ареста, за которым следовали недели, месяцы, а то и годы тюрьмы и пыток, прежде чем немногим счастливчикам удавалось доказать свою невиновность. И Каталина решила, что лучше как можно быстрее расстаться с этой страшной незнакомкой.
— Мне пора идти домой, сеньора, — сказала она и тут же с присущей ей вежливостью добавила: — Прошу меня простить за то, что я вас покидаю.
