— Да понимаешь, Брауншмидт выставил меня, и я решил, что с таким же успехом могу торговать ситцем.
Столь откровенное признание поразило Бэйтмена, но ему показалось неделикатным продолжать этот разговор.
— Надо полагать, в такой лавчонке ты не разбогатеешь, — сказал он суховато.
— Надо полагать. Но на хлеб мне хватает, а что еще человеку нужно?
— Два года назад ты бы на этом не успокоился.
— С годами умнеешь, — весело возразил Эдвард.
Бэйтмен посмотрел на него внимательнее. На Эдварде был поношенный, не первой свежести белый полотняный костюм и широкополая соломенная шляпа туземной работы. Он похудел, дочерна загорел и, кажется, стал еще красивее. И, однако, что-то в нем встревожило Бэйтмена. У него появилась какая-то небрежность в походке; он был беспечен, весел без видимой причины — во всем этом как будто не было ничего предосудительного, и, однако, все это ставило Бэйтмена в тупик. «Черт побери, не могу понять, чему он радуется», — подумал Бэйтмен.
Они дошли до гостиницы и уселись на террасе. Слуга-китаец принес им коктейли. Эдварду не терпелось услышать все чикагские новости, и он засыпал друга вопросами. Это был неподдельный и вполне естественный интерес. Но, странное дело, ему как будто одинаково любопытно было услышать о тысяче самых разных вещей: о здоровье отца Бэйтмена он расспрашивал так же нетерпеливо, как и о том, что поделывает Изабелла. Он говорил о ней без тени смущения, словно она ему не нареченная, а сестра; и не успел еще Бэйтмен толком разобраться в этом, как беседу уже отнесло к его собственным занятиям и к новым заводским корпусам, которые недавно возвел его отец. Он твердо решил опять перевести разговор на Изабеллу и ждал только удобного случая, как вдруг Эдвард приветливо замахал рукой. Кто-то шел к ним по террасе, но Бэйтмен сидел спиной и не видел этого человека.
— Подсаживайтесь к нам, — весело пригласил Эдвард.
Незнакомец подошел ближе. Он был очень высок, худ, в белом полотняном костюме. Лицо тоже худое, длинное, крупный орлиный нос, красивый выразительный рот и густые белоснежные кудри.
— Это мой старый друг, Бэйтмен Хантер. Я вам о нем рассказывал, — сказал Эдвард, и на его губах снова заиграла улыбка.
— Рад познакомиться с вами, мистер Хантер. Я знавал вашего отца.
Незнакомец крепко, дружески пожал руку Бэйтмена. И тогда лишь Эдвард назвал его:
— Мистер Арнольд Джексон.
Бэйтмен побелел и почувствовал, что у него похолодели пальцы. Это был тот самый мошенник, каторжник, это был дядя Изабеллы. Бэйтмен не находил слов. Он пытался скрыть свое смятение.
В глазах Арнольда Джексона вспыхнули веселые искорки.
— Я вижу, мое имя вам знакомо.
Бэйтмен не мог сказать ни да, ни нет, и это было тем более неловко, что и Джексон и Эдвард его растерянность, видимо, забавляла. Мало того, что ему навязали знакомство, которого он хотел бы избежать, над ним еще и потешаются. Быть может, однако, он сделал слишком поспешный вывод, ибо Джексон тотчас прибавил:
— Насколько мне известно, вы дружны с Лонгстафами. Мэри Лонгстаф — моя сестра.
«Неужели он воображает, что мне не известен самый громкий скандал в истории Чикаго?» — спросил себя Бэйтмен. Но тут Джексон положил руку на плечо Эдварду.
— Я тороплюсь, Тедди, — сказал он. — У меня дела. А вы приезжайте ко мне сегодня обедать.
— Вот и отлично, — ответил Эдвард.
— Вы очень любезны, мистер Джексон, — холодно сказал Бэйтмен, — но, видите ли, я здесь совсем ненадолго, мы отплываем завтра. Надеюсь, вы извините меня, если я не приеду.
— Никаких отговорок. Я накормлю вас настоящим таитянским обедом. Моя жена чудесно стряпает. Тедди вас привезет. Приезжайте пораньше, полюбуетесь закатом. Если захотите, я устрою вас обоих на ночь.
— Конечно, приедем, — сказал Эдвард. — Когда приходит пароход, в гостинице всю ночь адский шум, а у вас мы славно поболтаем.
— Я просто не могу отпустить вас, мистер Хантер: вы должны мне рассказать о Чикаго и о Мэри, — сердечнейшим тоном продолжал Джексон.
Он кивнул и отошел, прежде чем Бэйтмен успел вымолвить хоть слово.
— У нас на Таити отказываться не принято, — засмеялся Эдвард. — Да к тому же тебя нигде так вкусно не накормят.
— Почему он сказал, что его жена хорошо стряпает? Я слышал, она в Женеве.
— Далековато для жены, а? — заметил Эдвард. — И он давненько с нею не виделся. Я подозреваю, что он говорил о другой жене.
Бэйтмен ответил не сразу. Лицо у него стало серьезное. Но, подняв глаза, он поймал на себе смеющийся взгляд Эдварда и гневно вспыхнул.
— Арнольд Джексон — жулик и негодяй, — сказал он.
— Боюсь, что ты прав, — с улыбкой ответил Эдвард.
— Не понимаю, что может быть общего с ним у порядочного человека.
— Возможно, я не порядочный человек.
— Вы часто с ним видитесь?
— Да, очень. Он принял меня в племянники.
Бэйтмен подался вперед и впился глазами в Эдварда.
— Он тебе нравится?
— Очень.
— Но разве ты не знаешь, что он жулик, что его судили? Разве здесь этого не знают? Его надо изгнать из цивилизованного общества.
Кольцо дыма от сигары Эдварда поплыло в неподвижном благоуханном воздухе, и он проводил его взглядом.
— Я думаю, Джексон — самый первостатейный плут, — сказал он наконец. — И я не уверен, что его стоит оправдывать, хотя бы он и покаялся в своих грехах. Он был обманщик и лицемер. Этого не вычеркнешь. Но я не встречал собеседника приятней. Он научил меня всему, что я знаю.
— Чему это он тебя научил? — изумленно воскликнул Бэйтмен.
— Как жить.
Бэйтмен иронически рассмеялся.
— Хорош учитель, нечего сказать. Так вот почему ты упустил случай разбогатеть и теперь зарабатываешь на жизнь, стоя за прилавком в грошовой лавчонке?
— Он удивительный человек, — сказал Эдвард, добродушно улыбаясь. — Может быть, вечером ты и сам поймешь, что я хочу сказать.
— Я не собираюсь обедать у него, если ты это имеешь в виду. Никогда ты меня не уговоришь переступить порог его дома.
— Сделай это для меня, Бэйтмен. Мы столько лет были друзьями, ты не можешь мне отказать, ведь я прошу тебя.
В тоне Эдварда было что-то совсем незнакомое Бэйтмену. Он говорил мягко, но перед этой мягкостью трудно было устоять.
— Ну если так, придется мне поехать, — сказал Бэйтмен с улыбкой.
И потом, рассудил он, совсем не вредно узнать Арнольда Джексона поближе. Ясно, что он забрал большую власть над Эдвардом и, если предстоит бороться с ним, необходимо понять, в чем состоит эта власть. Чем больше он беседовал с Эдвардом, тем явственней понимал, как тот переменился. Он чувствовал, что следует быть осторожнее, и решил не открывать истинной причины своего приезда, пока не нащупает верный путь. Он принялся болтать о том, о сем, о своих успехах в делах за время поездки, о политических новостях в Чикаго, об общих знакомых, вспомнил те времена, когда они вместе учились.
Наконец Эдвард сказал, что ему пора возвращаться в лавку, и обещал заехать за Бэйтменом в пять часов, чтобы вместе отправиться к Арнольду Джексону.
