Спуститься в заводь не составляло труда, но вода чуть подмыла берег, и поэтому, чтобы вылезти, требовалось подтянуться, ухватившись за ветки.
— Не могу, я же совершенно раздет.
— Знаю, знаю. Но нельзя же быть до такой степени шотландцем. Вылезайте первым и скорее подайте мне руку.
Ничего другого не оставалось. Подтянувшись, Нил выбрался сам, а потом помог Дарье вылезти из воды. Свой саронг она положила рядом с его. Подняла, начала непринужденно вытираться. Нил последовал ее примеру, но, приличия ради, повернулся к ней спиной.
— У вас удивительно красивая кожа, — прокомментировала Дарья. — Белая и гладкая, как у женщины. В сочетании с мужской атлетической фигурой это даже забавно. И на груди у вас не растут волосы.
Нил молча завернулся в саронг и надел рубашку.
На завтрак Дарья съела овсянку, яичницу с беконом, копченое мясо и мармелад. Нил все еще дулся. Ох уж, эта русская непосредственность. Глупо так себя вести. Разумеется, они не сделали ничего плохого, но вот она, причина, по которой люди распускали о Дарье грязные сплетни. И, что хуже всего, он не мог даже намекнуть ей на это. Она бы подняла его на смех. Но деваться-то некуда — если бы эти люди из Куала-Солора увидели, как они купались вдвоем в чем мать родила, никто и ничто не убедило бы их, что ничего непристойного не произошло. И Нил, со свойственной ему рассудительностью, признал, что нельзя их за это винить. Действительно, с ее стороны — возмутительная выходка. Она не имела права ставить мужчину в такое положение.
На следующее утро они тронулись в путь, Манро, Нил и Дарья замыкали длинную колонну из носильщиков с плетеными корзинами на спине, слуг, проводников и охотников. Тропа вилась по отрогам горы, заросшим кустарниками и высокой травой. Время от времени они выходили к речушкам и переправлялись через них по шатким бамбуковым мосткам. Солнце палило нещадно. Во второй половине дня, наконец, добрались до бамбукового леска, в тени которого и передохнули, радуясь, что укрылись от слепящих лучей. Тонкие стволы бамбука поднимались на невероятную высоту, а зеленоватый сумрак создавал ощущение, что они — на морском дне. Двинулись дальше и вскоре уперлись в тропический лес. Стена, образованная исполинскими деревьями, обвитыми густо разросшимися лианами, вызвала у них благоговейный трепет. Дальше пришлось идти, прорубая себе путь в подлеске. Теперь они шагали в полумраке, и лишь изредка сквозь плотную листву пробивался луч света. В кронах высоких деревьев щебетали птицы, но видели они только нектарниц, летающих в подлеске и обхаживающих дикие цветы. Они остановились на ночлег. Носильщики соорудили настил из веток и накрыли его полотнищами из водонепроницаемой ткани. Повар-китаец приготовил им обед, а потом они легли спать.
Нил проводил в джунглях первую в своей жизни ночь, и заснуть так и не смог. Кромешная тьма подступала со всех сторон. Беспрерывный стрекот насекомых оглушал, но вскоре начал казаться Нилу мертвой тишиной, и когда вдруг раздавался пронзительный визг обезьяны, схваченной змеей, или крик ночной птицы, он подскакивал от неожиданности. Рядом с ним спокойно и ровно дышал во сне Манро.
— Вы не спите, Нил? — прошептала Дарья.
— Нет. А что?
— Мне так страшно.
— Не бойтесь. Все в порядке.
На следующее утро после торопливого завтрака караван двинулся в путь. Гиббоны перепрыгивали с ветки на ветку, собирали с листьев утреннюю росу, и их странные крики очень уж напоминали птичьи. Дневной свет разогнал страхи Дарьи, и, несмотря на бессонную ночь, она бодро и весело шла вперед. Во второй половине дня они вышли к месту, которое, по утверждению проводников, очень подходило для лагеря. Здесь Манро и решил построить дом. Мужчины принялись за работу. Ножами с длинными лезвиями срезали пальмовые листья, рубили побеги, и вскоре построили двухкомнатную хижину на сваях. Аккуратную, чистую и зеленую, в которой так приятно пахло.
И жизнь потекла по заведенному порядку.
Рано утром Нил и Манро, каждый своим маршрутом, уходили в джунгли для сбора коллекции. Во второй половине дня накалывали насекомых на булавки и помещали в коробочки, раскладывали бабочек между листами бумаги, свежевали птиц. С наступлением сумерек ловили мотыльков. Дарья занималась домом, распоряжалась по хозяйству, шила, читала, курила сигарету за сигаретой. Дни проходили быстро, монотонные, но полные событий. Нил наслаждался такой жизнью. Он исходил гору вдоль и поперек. Однажды, чем очень гордился, нашел новую разновидность колющих насекомых. Манро назвал ее Caniculina Macadami, и Нил понял, что не напрасно прожил свои двадцать два года. А на другой день его едва не укусила гадюка. Зеленого цвета, она сливалась с травой, и он наверняка наступил бы на нее, если бы не охотник-даяк, сопровождавший его. Змею они убили и принесли в лагерь. При виде ее Дарья содрогнулась. Она до истерики боялась живности, обитающей в джунглях. И от лагеря, боясь заблудиться, отходила разве что на несколько ярдов.
А через месяц, прожитый на горе Хитам, Нила свалила лихорадка, несмотря на хинин, который он регулярно принимал по настоянию Манро. Приступ был не из сильных, но чувствовал он себя ужасно, и ему пришлось остаться в постели. Дарья ухаживала за ним. Он переживал из-за того, что доставляет ей лишние хлопоты, но она не обращала внимания на его протесты, тем более, что дело свое знала. Вот он и уступил, хотя со всем, что она делала для него, вполне могли справиться и один из боев-китайцев. Его тронуло ее участие. Дарья не отходила от него ни на шаг. Когда поднималась температура, обтирала влажной губкой все его тело, что приносило неописуемое облегчение, но при этом Нил очень стеснялся.
— Не зря же я шесть месяцев работала в Британском госпитале в Йокогаме, — с улыбкой говорила она. — По крайней мере, знаю, как положено ухаживать за больными.
Закончив процедуру, Дарья всякий раз целовала его в губы. Нежно и по-дружески. Нилу это даже нравилось, но особого значения ее поцелуям он не придавал. И однажды зашел так далеко, что позволил себе пошутить на сей предмет.
— В госпитале вы тоже всегда целовали ваших пациентов?
— Разве вам не нравится, что я вас целую? — с улыбкой спросила Дарья.
— Мне это не вредит.
— Может, даже ускоряет исцеление, — усмехнулась она.
Как-то перед рассветом Нил вдруг проснулся и услышал, как Манро встает в соседней комнате, которую делил с Дарьей. Когда он проходил через комнату Нила, тот тихонько его позвал.
— Доброе утро, вы проснулись?
— Да, кризис миновал, теперь я в порядке.
— Хорошо. Сегодня вам лучше остаться в постели. А завтра вы окончательно выздоровеете.
— Когда позавтракаете, пришлите ко мне Ахтана, хорошо?
— Обязательно.
Нил слышал, как Манро уходит в джунгли.
А через час проснулась Дарья. Подошла, пожелала доброго утра.
— Я сейчас позавтракаю, потом приду и вымою вас.
— Меня уже вымыли. Я попросил Ахтана.
— Почему?
— Чтобы не затруднять вас.
— Мне это не в тягость. Наоборот, нравится.
Она наклонилась над кроватью, чтобы поцеловать его, но он отвернулся.
— Не надо.
— Но почему?
— Это глупо.
Несколько мгновений Дарья удивленно смотрела на него, потом пожала плечами и вышла. Но чуть позже вернулась, чтобы узнать, не нужно ли ему чего-нибудь. Он притворился спящим, и она легонько погладила его по щеке.
— Ради Бога, не делайте этого! — воскликнул Нил.
— Я думала, вы спите. Да что с вами сегодня?
