— Вам незачем беспокоиться. Правду я Ангусу не скажу. Вы можете разбить ему сердце, если хотите, я же этого не сделаю.
— Ты его боготворишь? Этого зануду-флегматика?
— Да он в сто раз лучше вас.
— Знаешь, будет довольно забавно, если я скажу ему, что не уступила твоим домогательствам, вот ты и уезжаешь.
Нил вздрогнул, заглянул ей в глаза, пытаясь понять, говорит ли она серьезно.
— Глупости. Вы же не думаете, что он вам поверит? Он знает, что такое мне и в голову прийти не могло.
От Дарьи не укрылся испуг Нила, и она продолжала с какой-то инстинктивной жестокостью:
— Ждешь от меня пощады? Ты унизил меня вне всякой меры, втоптал меня в грязь. Клянусь, если даже заикнешься об отъезде, я пойду к Ангусу и скажу, что ты воспользовался его отсутствием, чтобы попытаться взять меня силой.
— Я буду все отрицать. В конце концов, это всего лишь ваше слово против моего.
— Да, но мне поверят. Потому что я приведу доказательства.
— Это вы о чем?
— У меня легко появляются синяки. Я продемонстрирую Ангусу синяк в том месте, где ты меня ударил. И взгляни на свою руку. — Нил опустил глаза. — Откуда взялись следы от зубов?
Нил тупо таращился на нее. Как объяснить этот синяк и следы от зубов? Поверит ли ему Ангус, обожавший Дарью? Конечно же, он возьмет ее сторону. Какой черной неблагодарностью будет все это выглядеть! Манро сочтет его гнусной дрянью, и совершенно справедливо. Мысль о том, что Манро, за которого он с радостью отдал бы жизнь, даже не посмотрит в его сторону, окончательно подкосила Нила. Он почувствовал себя таким несчастным, что слезы, недостойные мужчины, подступили к его глазам. Дарья увидела это и возликовала. Теперь он полностью принадлежал ей. Она смаковала свою победу, в глубине души смеясь над этим кретином, и в тот момент даже не могла сказать, любит она его или презирает.
— Будешь, наконец, паинькой? — спросила она.
С губ Нила сорвалось рыдание, и, повинуясь нахлынувшему порыву, он развернулся и со всех ног кинулся прочь от этой страшной женщины, не разбирая дороги, как раненый зверь. Лишь окончательно выдохшись, Нил остановился, достал носовой платок и вытер пот, лившийся в глаза.
«Надо быть повнимательнее, а то и заблудиться недолго», — сказал он себе.
Из всех свалившихся на него бед эта представлялась самой незначительной, но он порадовался, что прихватил с собой карманный компас, и знал, в каком направлении нужно идти. С тяжелым вздохом Нил снова двинулся в путь, лихорадочно ища ответ на мучивший его вопрос: что же делать? Он не сомневался, что угроза Дарьи — не пустые слова. В этом проклятом лесу им предстояло провести еще три недели. Он не решался уйти. Он не решался и остаться. Мысли путались. Хотелось только одного — вернуться в лагерь и хорошенько все обдумать.
Через четверть часа Нил вышел к месту, которое было ему знакомо, еще через час добрался до лагеря и тяжело плюхнулся на стул. Он мог думать только об Ангусе. Теперь Нил прекрасно видел все то, что ранее таилось во мраке. Пришло горькое прозрение. Он понял, почему женщины Куала-Солора терпеть не могли Дарью и так странно смотрели на Манро, как бы и сочувствуя, и посмеиваясь. Понял, что они жалели Манро, но при этом находили нелепым его поведение. Стараниями Дарьи ученый стал всеобщим посмешищем. А ведь Ангус, как никто другой, не заслуживал такого позора. Вдруг Нил ахнул, его буквально затрясло. Он осознал, что Дарья не знает, как выбраться из джунглей. Он-то убегал из лагеря, сломя голову, и понятия не имел, куда ее завел. А если она не сможет найти дороги назад? Нил вскочил, чтобы броситься в джунгли и попытаться ее отыскать, но тут же его охватила дикая злоба. Нет, пусть выбирается сама. Она ушла в джунгли по своей воле, вот пусть и ищет дорогу назад. Она — страшная женщина, и заслужила все, что могло выпасть на ее долю. Нил с вызовом откинул голову, сжал кулаки и негодующе нахмурился. «Мужайся, — сказал он себе. — Решение принято. Если она не вернется, Ангусу будут только лучше». Он сел, попытался заняться выделкой шкурки горного трогона, но под его трясущимися пальцами шкурка расползалась, как мокрая папиросная бумага. Еще одна попытка сосредоточиться не удалась, мысли отчаянно метались, словно мотыльки в ловушке. Что происходило в джунглях? Что она сделала после того, как он сбежал от нее? То и дело, против воли, Нил вскидывал глаза. В любой момент Дарья могла появиться на опушке и спокойно пойти к дому. Вины за собой он не чувствовал. То был знак судьбы.
Манро вернулся с наступлением сумерек.
— Еле-еле успели. Гроза будет страшная.
Он пребывал в превосходном настроении.
Нашел чудесное плато. Много питьевой воды, прекрасный вид на море. К тому же поймал две или три редкие бабочки и белку-летягу. Намеревался как можно быстрее перенести лагерь в новое место. Манро вошел в хижину, чтобы снять тяжелые походные ботинки, и тут же вернулся.
— Где Дарья?
Нил приложил все силы к тому, чтобы изобразить искреннее недоумение.
— Разве она не в своей комнате?
— Нет. Наверное, пошла к слугам. — Манро спустился с веранды, отошел на несколько ярдов и позвал:
— Дарья! — ответа не было. — Бой!
Подбежал слуга-китаец, и Ангус спросил его, где Дарья. Но тот не видел ее после второго завтрака.
— Где она может быть? — Ангус в недоумении снова поднялся на веранду. — Она не могла уйти. Уходить-то некуда. Когда вы видели ее в последний раз, Нил?
— После второго завтрака я снова ушел в джунгли. Утро у меня прошло практически впустую, и я решил наверстать упущенное.
Они обыскали весь лагерь. Манро предположил, что Дарья нашла какое-то уютное местечко, где и уснула.
— Как она может так нас пугать?
Теперь Дарью искали уже все обитатели лагеря, а тревога Манро нарастала.
— Не могла она пойти в джунгли на прогулку и заблудиться. Если мне не изменяет память, за все время, что мы здесь, Дарья не отходила от лагеря дальше, чем на сотню ярдов. Пожалуй, надо собрать всех и начать ее искать. Едва ли она могла далеко уйти. Она знает, если уж ты заблудился, лучше всего оставаться на месте и ждать, пока тебя найдут. Бедняжка, она наверняка до смерти перепугалась.
Манро созвал охотников-даяков и велел слугам-китайцам принести фонари. Они разделились на две группы, одну возглавил Манро, другую — Нил, и двинулись по двум тропам, которые за этот месяц вытоптали, уходя из лагеря и возвращаясь. По договоренности, три выстрела будут означать, что одна из групп нашла Дарью. Нил шагал с окаменевшим лицом, в глубине души понимая, что Дарью им не найти, но совесть его совсем не мучила.
Через какое-то время обе группы встретились. На Манро было больно смотреть, он обезумел от тревоги и какой уж раз повторял:
— Она не могла уйти далеко. Мы должны дюйм за дюймом прочесать джунгли в радиусе мили от лагеря. Единственное объяснение — она чего-то испугалась или потеряла сознание, или ее укусила змея.
Поиски продолжались. Все выстроились цепочкой и действительно прочесывали кустарники дюйм за дюймом. Кричали, время от времени стреляли из ружья и затихали, дожидаясь ответного крика. Ночные птицы с громким хлопаньем крыльев разлетались, видя приближающиеся фонари, изредка шарахался какой-нибудь зверь.
Гроза разразилась внезапно. Налетел сильный ветер, молния, пронзительная, как крик страждущей женщины, разорвала темноту, а потом изломанные вспышки заполыхали одна за другой, словно дьявольские танцоры в ночи. Раскаты грома прокатывались по небу, будто гигантские волны, обрушивающиеся на берег вечности. Дождь низвергался бешеными потоками. Камни и исполинские деревья тащило вниз по склону. Вокруг бушевал хаос. Охотники-даяки в ужасе лепетали о разгневанных злых духах, голоса которых они слышали в буре, но Манро убеждал их продолжать поиски.
