что делает Эшенден, а просто предавался заслуженному отдыху. Эшенден одну за другой расшифровывал группы цифр и по ходу дела записывал на листок каждое разгаданное слово. Его метод состоял в том, чтобы до завершения работы не вдумываться в смысл, иначе, как он убедился, начинаешь поневоле делать преждевременные выводы, что может привести к ошибке. Так он сидел и механически записывал слово за словом, не сознавая, что они значат. И только когда наконец все было готово, прочел телеграмму целиком. Текст ее был такой:
«Константин Андреади задержался в Пирсе ввиду болезни. Прибыть Неаполь не сможет. Возвращайтесь Женеву и ждите инструкций».
Сначала Эшенден не понял. Перечитал еще раз. Он чувствовал, как с ног до головы его начинает бить дрожь. И вне себя выпалил бешеным, сиплым шепотом, совершенно утратив на миг свою хваленую выдержку:
— Чертов болван! Вы не того убили!
Поездка в Париж
Эшенден любил говорить, что ему никогда не бывает скучно. В соответствии с его представлениями скучать обречены лишь те, кто не способен жить внутренней жизнью. Надо быть последним глупцом, полагал он, чтобы рассчитывать, будто внешний мир в состоянии развеять скуку. Эшенден никогда на свой счет не обольщался, и поэтому литературный успех, выпавший на его долю, голову ему не вскружил. Он прекрасно знал, в чем отличие истинной славы от громкого имени, которое приобретает автор нашумевшего романа или с успехом сыгранной пьесы, и поэтому к дешевой популярности был равнодушен, хотя и не пренебрегал теми ощутимыми преимуществами, какими обладает литературная знаменитость. Он, например, нередко пользовался своим именем, дабы получить лучшую каюту, чем ту, за которую было уплачено; если же таможенник не рылся в его чемоданах, поскольку недавно прочел его новеллы, Эшенден с удовлетворением отмечал, что в занятии литературой есть и свои положительные стороны. Он потихоньку вздыхал, когда не в меру пытливые студенты театральных училищ забрасывали его вопросами о драматургическом мастерстве; когда же юные дамы, заливаясь румянцем и запинаясь от смущения, шептали ему на ухо, в какой восторг приводят их его романы, ему и вовсе хотелось провалиться сквозь землю. Вместе с тем он полагал себя человеком умным, а ум и скука несовместимы. Он и в самом деле мог подолгу, с неподдельным интересом беседовать с людьми, которых единодушно считали такими непереносимыми занудами, что даже их собственные друзья бегали от них, как от кредиторов. Правда, в данном случае интерес этот, быть может, объяснялся чисто профессиональным инстинктом, который редко ему изменял, ведь люди эти служили материалом для его книг и утомляли его, следовательно, ничуть не больше, чем археолога — древние захоронения. Теперь же скучать ему и вовсе не приходилось: у него было все, о чем мог мечтать любой разумный человек. Он жил в первоклассном номере солидного женевского отеля, а Женева, как известно, является одним из самых уютных городов Европы. Он брал лодку и катался по Женевскому озеру либо садился в седло и ехал шагом по гравиевым дорожкам в предместье Женевы — переходить на галоп в этом добропорядочном, ухоженном кантоне было, по существу, негде. Он бродил пешком по старым женевским улочкам, пытаясь уловить дух старины в серых каменных особняках, непроницаемых и величественных. Он с удовольствием перечитывал «Confessions» Руссо и во второй или третий раз безуспешно попытался осилить «La Nouvelle Heloise».[16] Он писал. Знакомств он завел мало, ибо ему надлежало находиться в тени, но часто перекидывался словом с другими постояльцами гостиницы и одиноким себя не чувствовал. Он жил достаточно полной, разнообразной жизнью, а когда делать было совсем нечего, он с удовольствием проводил время наедине с самим собой. Иными словами, в подобных обстоятельствах скучать Эшендену не приходилось, и все же в неопределенном будущем, точно крошечное облачко на голубом небе, перед ним маячила досадная перспектива скуки. Рассказывают, что однажды Людовик XIV вызвал придворного, который должен был сопровождать его на какую-то официальную церемонию. Когда придворный явился, монарх, который был уже готов, встретил его язвительной фразой «J’ai failli attendre», что в весьма приблизительном переводе означает: «Мне чуть было не пришлось вас ждать». С тем же успехом мог бы сказать про себя и Эшенден: «Мне чуть было не пришлось скучать».
Возможно, размышлял он, когда ехал вдоль озера на пегой лошади с тяжелым крупом и короткой шеей, из тех горячих, то и дело встающих на дыбы лошадей, которых можно увидеть на старых картинах (пегая, впрочем, не только не вставала на дыбы, но даже легкой рысью бежала нехотя под шпорами), возможно, крупные чины британской разведки, которые из своих лондонских кабинетов управляют всей этой гигантской машиной, живут исключительно полноценной жизнью; они переставляют фигуры на огромной шахматной доске, распутывают сложнейшие узоры, вышитые многоцветными нитями (Эшенден не брезговал метафорой), составляют одну большую картину из множества маленьких… Для него же, мелкой — не чета им — сошки, работа в разведке была отнюдь не таким уж увлекательным делом, как это казалось со стороны. И то сказать, обязанности Эшендена были не менее однообразными и унылыми, чем у самого обыкновенного клерка. Через строго определенные промежутки времени он встречался со своими осведомителями и выплачивал им жалованье, когда же удавалось завербовать очередного агента, он его нанимал, давал ему соответствующие инструкции и отсылал в Германию; он получал и пересылал секретную информацию; раз в неделю он переходил французскую границу для встречи со своим французским связным и для получения приказов из Лондона; по рыночным дням он отправлялся на женевский рынок, где встречался со старухой молочницей, сообщавшей ему о том, что происходит на другом конце озера; он слушал во все уши и смотрел во все глаза, и, наконец, он строчил длиннейшие отчеты, в одном из которых, будучи убежден, что их никто не читает, позволил себе однажды шутливое замечание, за что по причине неподобающего легкомыслия был примерно и резко отчитан. Работа, которую он выполнял, была, по- видимому, необходима, но от этого не менее однообразна. В какой-то момент от нечего делать он решил было поволочиться за баронессой фон Хиггинс. В то время у него не оставалось сомнений, что баронесса является агентом Австрии, и Эшенден с нетерпением ждал предстоящей словесной дуэли. Ему было очень любопытно, кто кого перехитрит. Он заранее знал, что баронесса попытается его обмануть, и, чтобы не попасть в расставленные ею сети, ему пришлось бы хорошенько пошевелить мозгами. Оказалось, что и баронесса тоже не прочь развлечься. Он посылал ей цветы и получал в ответ короткие пылкие записочки. Она согласилась покататься с ним в лодке по озеру и, опустив длинные белые пальцы в воду, рассуждала о любви и красноречиво вздыхала. В тот вечер они вместе пообедали и пошли на «Ромео и Джульетту» — пьеса шла во французском прозаическом переводе. Эшенден еще окончательно не решил, насколько далеко он собирается зайти в своем флирте с баронессой, как вдруг получил весьма резкую записку от Р., который интересовался, что это он затеял, ибо до Р. «дошли сведения», что Эшенден много времени проводит в обществе женщины, которая называет себя баронессой фон Хиггинс и является агентом Германии и Австрии, в связи с чем, писал Р., крайне нежелательно, если бы отношения с ней выходили за рамки дружески вежливых. Эшенден пожал плечами. Р., несомненно, считал его глупее, чем он был на самом деле. Этот случай впервые навел Эшендена на мысль, что в Женеве, по всей видимости, находился человек, в чьи обязанности входило не спускать с него, Эшендена, глаз. Кто-то явно получил приказ следить за тем, чтобы Эшенден не пренебрегал своими обязанностями и не допускал оплошностей. Это неожиданное открытие нисколько не позабавило Эшендена. Какой же все-таки дошлый и беспринципный тип этот Р.! Какая предусмотрительность! Не допускает ни малейшего риска, никому не доверяет, пользуется сведениями, которые поставляют ему осведомители, однако о самих осведомителях мнения, в сущности, был самого невысокого. Эшенден стал присматриваться к окружавшим его людям, пытаясь опознать того, кто мог сообщить Р. о его флирте с баронессой. Быть может, это один из официантов в ресторане отеля? Эшенден знал, что Р. широко пользуется услугами официантов: многое происходит у них на глазах, они имеют доступ к самой свежей информации. Не исключено также, что Р. получил эти сведения от самой баронессы: Эшенден нисколько бы не удивился, если б выяснилось, что фон Хиггинс завербована разведкой одной из стран Тройственного союза. В дальнейшем Эшенден оставался с баронессой подчеркнуто вежлив, однако знаки внимания оказывать ей перестал.
