Мне подумалось, что по той или иной причине — а ведь один бог знает, как изобретателен человек по части самоистязания,— Дирк забрал себе в голову, что его жене нравится Стрикленд, и, со своей удивительной способностью высказываться не к месту, он оскорбил ее, а она, чтобы ему отплатить, притворилась, будто его подозрения основательны.
— Вот что,— сказал я,— пойдем сейчас к тебе. Раз уж ты заварил кашу, так ты ее и расхлебывай. Твоя жена, по-моему, женщина незлопамятная.
— Но как же я туда пойду? — устало отозвался Дирк.— Ведь они там. Я им оставил мастерскую.
— Значит, не жена ушла от тебя, а ты ушел от жены?
— Ради бога, не говори так!
Я все еще не принимал его слова всерьез, ни на минуту не веря тому, что он сказал. Однако Дирк был вне себя от горя.
— Ты ведь пришел поделиться со мной, так расскажи все по порядку.
— Сегодня я почувствовал, что больше не выдержу. Я сказал Стрикленду, что, по-моему, он уже вполне здоров и может возвратиться домой. Мастерская нужна мне самому.
— Кроме Стрикленда, на свете, верно, нет человека, которому нужно было бы это говорить,— заметил я.— Ну и что же он?
— Он усмехнулся. Ты же знаешь его манеру усмехаться так, что другой чувствует себя набитым дураком. И сказал, что уйдет немедленно. Он начал собирать свои вещи — помнишь, я взял из его комнаты все, что могло ему понадобиться. Потом спросил у Бланш бумагу и веревку.
Струве запнулся, он прерывисто дышал и, казалось, был близок к обмороку. Признаться, я не это ожидал от него услышать.
— Бланш, очень бледная, все ему принесла. Он не сказал ни слова. Стал что-то насвистывать и увязал вещи. На нас не обращал никакого внимания. А глаза — насмешливые. Ты не можешь себе представить, как у меня было тяжело на сердце. Мне казалось, сейчас случится что-то страшное, и я жалел, что заговорил с ним. Он оглянулся, стал искать шляпу. Тут она сказала: «Дирк, я ухожу со Стриклендом. Я не могу больше жить с тобой». Я хотел заговорить, но слова не шли у меня с языка. Стрикленд молчал. Только насвистывал, словно все это его не касалось.
Струве опять запнулся и вытер пот с лица. Я молчал. Теперь я уже верил ему и был потрясен, но все равно ничего не понимал.
Затем он рассказал мне — голос у него при этом срывался и по щекам текли слезы,— как он бросился к жене, хотел обнять ее, но она отшатнулась, умоляя не прикасаться к ней. Он заклинал ее не уходить. Говорил, как страстно ее любит, старался воскресить в ее памяти счастливые дни и то обожание, которым он окружал ее, твердил, что не сердится на нее и ни в чем ее не упрекает.
— Пожалуйста, Дирк, дай мне спокойно уйти,— сказала она наконец.— Разве ты не понимаешь, что я люблю Стрикленда? Я пойду за ним куда угодно.
— Но ведь ты никогда не будешь счастлива с ним. Останься ради своего же блага. Ты не знаешь, что тебя ждет.
— Это твоя вина. Ты настоял на том, чтобы привести его сюда.
Тогда он бросился к Стрикленду.
— Сжальтесь над ней,— умолял он.— Не допускайте ее до этого безумия.
— Она вольна поступать как ей заблагорассудится,— отвечал Стрикленд.— Я не принуждаю ее идти со мной.
— Мой выбор сделан,— глухим голосом сказала Бланш.
Оскорбительное спокойствие Стрикленда отняло у Дирка последнее самообладание. В слепой ярости, уже не понимая, что делает, он бросился на Стрикленда. Стрикленд, захваченный врасплох, покачнулся, но он был очень силен, даже после болезни, и Дирк в мгновение ока — как это случилось, он не понял,— очутился на полу.
— Смешной вы человечишка,— сказал Стрикленд.
Струве поднялся. Жена его все это время оставалась спокойной, и его унижение стало еще нестерпимее оттого, что он оказался смешным в ее глазах. Очки соскочили у него во время борьбы, и он беспомощно озирался вокруг. Она подняла их и молча подала ему. Внезапно он почувствовал всю глубину своего несчастья и, сознавая, как он смешон и жалок, все же заплакал в голос. Он закрыл лицо руками. Те двое молча смотрели на него и не двигались с места.
— Любимая моя,— простонал он наконец,— как ты можешь быть такой жестокой?
— Я ничего не могу с собой поделать, Дирк,— отвечала она.
— Я боготворил тебя, как никто не боготворил женщину. Если я в чем-нибудь провинился перед тобой, почему ты не сказала, я бы загладил свою вину. Я делал для тебя все, что мог.
Она не отвечала, лицо у нее стало каменное, он видел, что только докучает ей. Она надела пальто, шляпу и двинулась к двери. Дирк понял: еще мгновение — и она уйдет. Он ринулся к ней, схватил ее руки, упал перед нею на колени; чувство собственного достоинства окончательно его оставило.
— Не уходи, моя родная! Я не могу жить без тебя! Я покончу с собой! Если я чем-нибудь тебя обидел, умоляю тебя, прости! Дай мне возможность заслужить прощение. Я сделаю все, все, чтобы ты была счастлива!
— Встань, Дирк! Не строй из себя шута.
Шатаясь, он поднялся, но все не имел сил отпустить ее.
— Куда ты пойдешь? — торопливо заговорил он.— Ты не представляешь себе, как живет Стрикленд. Ты не можешь там жить. Это было бы ужасно.
— Если мне это все равно, то чего же тебе волноваться?
— Подожди минуту. Я должен сказать... Ты не можешь мне запретить...
— Зачем? Я решилась. Что бы ты ни сказал, я не переменю своего решения.
Он всхлипнул и, словно унимая боль, схватился руками за сердце.
— Я не прошу тебя перерешать, но только выслушай меня. Это моя последняя просьба. Не отказывай мне.
Она остановилась и посмотрела на него своим задумчивым взглядом, теперь таким отчужденным и холодным, отошла от двери и встала у шкафа.
— Я тебя слушаю.
Струве сделал неимоверное усилие, чтобы взять себя в руки.
— Будь же хоть немного благоразумной. Ты не можешь жить воздухом. У Стрикленда гроша нет за душой.
— Я знаю.
— Ты будешь терпеть страшные лишения. Знаешь, почему он так долго не поправлялся? Он ведь голодал невесть сколько времени.
— Я буду зарабатывать для него.
— Чем?
— Не знаю. Что-нибудь придумаю.
Страшная мысль промелькнула в голове у бедняги, он вздрогнул.
— Ты, наверно, с ума сошла. Что с тобою делается?
Она пожала плечами.
— Мне можно теперь идти?
— Погоди еще секунду.
Он обвел взглядом мастерскую. Он любил ее, потому что присутствие Бланш делало все вокруг приветливым и уютным; на мгновение закрыл глаза, снова открыл их и посмотрел на жену так, словно хотел навеки запечатлеть в душе ее облик. Потом взялся за шляпу.
— Оставайся. Уйду я.
— Ты?
Она опешила и ничего не понимала.
— Я не могу допустить, чтобы ты жила на этом грязном чердаке. В конце концов, этот дом такой же твой, как и мой. Тебе здесь будет лучше. Хоть от самых страшных лишений ты будешь избавлена.
Он открыл шкаф и достал небольшую пачку денег.
