комнаты стояли два тёмных и громоздких столярных верстака, обсыпанные стружками. На них лежали разнообразные рубанки, напильники, угольники, коловороты и на каждом столе были прикреплены мощные тиски.
Румо снял бревно с плеча и подошёл к верстаку. На столяра, стоявшего у циркулярной пилы, нажимавшего ногой на педаль и распиливающего бревно, он не обращал внимания. Он подобрал с пола доску, зажал её в тисках и начал обрабатывать рубанком.
Столяр Орнт ла Окро убрал ногу с педали и обернулся. Молодой вольпертингер стоял в его мастерской, за его верстаком и обрабатывал его мусор. Это было не просто необычно, это было неслыханно! Только он имел право обучать столярному мастерству и только он имел право выбирать учеников. И когда ученики находились в его мастерской, то только он мог решать, чем им заниматься.
Орнт заподозрил своих соседей, которые шутки ради послали этого незнакомца к нему в мастерскую, чтобы над ним посмеяться. Он подошёл к двери и выглянул наружу. Но там никого не было. Когда он опять обернулся, то увидел, что этот наглец стоит у его токарного станка и вытачивает ножку для стула.
Вместо того, чтобы отделать Румо и вышвырнуть из мастерской, как он хотел сначала, Орнт облокотился на брёвна. Он ещё ни разу не видел, чтобы кто-то мог так быстро вытачивать ножку для стула. Румо взял со станка ножку, быстро взвесил её в руке, отложил в сторону и принялся за следующую.
Орнт закурил свою трубку.
Когда Румо закончил все четыре ножки – за это время Орнт смог бы выточить лишь одну, – он взял с полки большой кусок дерева, чтобы вырезать сиденье, тоже профессионально и с быстротой молнии. Затем последовала спинка – из трёх круглых планок и поперечной дощечки. После этого Румо быстро обнюхал и не колеблясь выбрал из двадцати различных банок с клеем для дерева нужный ему клей, именно тот, который предпочёл бы и Орнт. Он просверлил в сиденье углубления для планок спинки, выбрал шурупы, прикрутил ножки к сиденью, склеил спинку и отполировал наждачкой края.
Румо поставил стул в центре мастерской и сел на него. Стул слегка скрипнул – звук шурупов, дерева и клея, принявших новую форму. Только теперь Румо посмотрел на Орнта ла Окро, слегка затуманенным взглядом, будто он только что проснулся от приятного сна.
– Я бы хотел стать столяром, – сказал он.
– Ты уже столяр, – ответил Орнт.
Когда четыре пленника склепа уже могли прочитать связанные предложения, произнести по буквам слова в них и записать их в тетрадь, уроки чтения и письма сократились до двух часов в день и им было позволено посещать больше обычных уроков.
Румо наслаждался такой непосредственной близостью Ралы, а поскольку теперь он уже умел писать и читать, то уроки стали ему более интересны. Он мог расшифровывать то, что учителя писали на доске, он мог даже одно-два слова законспектировать в своей тетради.
С огорчением заметил он, что Рольф всё чаще нагло находился вблизи Ралы. И не только: Рала позволяла ему это! Во время перемен Рольф постоянно увивался вокруг неё, без всякого стыда вместе с другими школьниками валял дурака возле неё, а однажды подарил ей яблоко, которое Рала, как с ужасом заметил Румо, приняла. На что-то подобное Румо ни за что бы не решился – до сих пор он даже не сказал ей ни слова. Самое бесстыдное, что он в данной ситуации сделал, так это написал на листке бумаги рядом имена Рала и Румо. Но сразу же после этого он порвал листок на мелкие кусочки.
Герои
Теперь Румо, даже пока его не допускали к урокам фехтования, считал посещение школы само собой разумеющимся делом, поскольку он понял, что без одного он не получит другого. Как пытку воспринимал он уроки игры в шахматы – это было абсолютной противоположностью того, чем он любил заниматься. Когда противник ставил его в безвыходную ситуацию, что происходило постоянно, он с наибольшим удовольствием взял бы шахматную доску и треснул бы его по голове. Но одно из основных правил игры в шахматы запрещало подобные действия.
Ещё хуже было то, что Рала была лучшей в школе по этой дисциплине. Она могла бы вполне заменить учителя и играла одновременно с несколькими учениками – иногда даже с десятью. А хуже всего было то, что единственный, кто мало-мальски соответствовал её уровню, был, как на зло, Рольф. Они часто устраивали дуэли на шахматной доске, которые выигрывали то она, то он. Румо завидовал Рольфу, так как тому было позволено проводить столько времени вблизи Ралы.
Не намного лучше было с арифметикой. И дело не в том, что Румо не умел считать, нет, он просто не хотел. Всё в нём протестовало против сложения, умножения или деления абстрактных чисел. Слова же, наоборот, ему нравились, он мог наполнить их образами и чувствами, они помогали ему в обычной жизни. Цифры лишь запутывали его. Арифметика была похожа на попытку схватить руками дым или пожевать запах.
Арифметика – это для зануд и будущих кассиров. И правда, самые занудные ученики в его классе были лучше всех в арифметике. Даже во время перемен они стояли вместе и решали математические головоломки, которые они выпросили у учителя. Во время уроков арифметики Румо просто сидел в классе, уставившись в окно и надеясь, что учитель не вызовет его к доске, что тот через некоторое время перестал делать, поскольку понял, что Румо безнадёжен и он лишь теряет время, пытаясь от Румо чего-нибудь добиться.
Предметом, который был Румо по вкусу была история героев. Он запоминал с удовольствием все имена героев и их подвиги: Кондор Беровальт, задушивший в розовом лесу трёх медведей, пожиравших детей; Бетузалем Бальдо, который в возрасте ста девяносто девяти лет предотвратил крушение плотины во время наводнения, заткнув дыру в ней собственным телом; Андромека Кристал, замёрзшая на севере в ледяной шторм и превратившаяся в памятник самой себе, после того, как она облила себя водой, чтобы превратиться в щит и защитить свою семью от ледяного ветра.
Кое-что, что Румо понял на этих уроках, неприятно удивило его: героями были всегда другие. Жители Драконгоры, отбившиеся от Чёрных людей, клана скелетов и Медных парней. Принцессы Гралзунда, защитившие свой город от армии туманных ведьм. А Окин из Вольфрика, который – не прекращая петь, хотелось бы заметить! – свалился вниз вместе с мостом через ущелье Одина, чтобы помешать армии кровопийц перейти на другую сторону! Почти каждый вид существ Замонии имел собственных героев, только вольпертингеры нет. Ни один вольпертингер не был героем! Ни один!
И даже Гот. Он, вообщем, завоевал всеобщую любовь, но, в конце концов, он не сделал ничего, кроме как вошёл в пустой город. Это не делало его героем. Вольпертинг никогда не был в осаде. Разрушительные природные катастрофы, пожары, армии демонов – так могли вольпертингеры проверить свою способность к доблести, но ничего этого и в помине не было. Такое впечатление, что опасность обходила город стороной, опасаясь его готового к обороне облика и репутации его жителей. Румо считал, что из него спокойно вышел бы герой. То, что он сотворил на Чёртовых скалах, было, без сомнения, как раз тем материалом, который использовался на уроках истории героев. Но отсутствовали свидетели его поступка, которые могли бы о нём рассказать, а Смайк был далеко-далеко отсюда. Возможно какой-нибудь фернхахинец рассказал своим детям о героизме Румо, но он не был уверен, что имя его при этом было произнесено правильно. Может быть они называли его Рому или Умор, кому это было интересно? Нет, тут не стоит дёргаться, у него был шанс стать героем и он его упустил. А шанс, что он встретит опасность и приключения, тут, в городе, был не выше, чем шанс выиграть у Ралы партию в шахматы.
Чёрный купол
Общее вольпертинговедение Гарры Мидгардского представляло собой необычную смесью уроков
