солдатами, которые падали при этом как подкошенные.
– Знаешь, Румо, что мне здесь внизу больше всего нравится? – крикнул он.
– Нет! – ответил Румо.
– То, что здесь нет никакой погоды!
Румо не ответил. Он был слишком занят, чтобы разговаривать о погоде.
–
–
–
– Я бы хотел перед тобой извиниться, – крикнул Ушан.
– А? За что?
– Я тебя недооценил, парень!
–
Румо пригнулся и клинок пролетел над ним.
–
Румо нанёс удар сверху вниз, держа оружие обеими руками, и разрубил шлем солдата.
–
–
Охранники театра на самом деле отступали. Они поняли, что их количественное преимущество не производило должного впечатления на вольпертингеров – арена была усеяна телами мёртвых солдат, но почти все вольпертингеры продолжали сражаться. Охранники отступали в подвалы театра.
Румо посмотрел на ряды зрителей.
Публика находилась в панике, раздавались пронзительные крики, толпа затыкала выхода, зрители падали и топтались друг по другу. Вольпертингеры, как взбесившийся рой пчёл, двигались между ними, вездесущие и опасные. Они разошлись по рядам, нападали на солдат и одним своим присутствиям приводили зрителей в панический ужас. Больше всех паниковали гелцы. Они толкались, пихались и затаптывали своих сородичей до смерти. Так близко сражение к ним ещё никогда не приближалось и теперь они в первый раз поняли, что значит опасаться за собственную жизнь.
Вольпертингеры двигались так быстро среди зрителей, что медные парни не знали куда стрелять. Время от времени они выстреливали в толпу, но при этом стрелы попадали в основном в их союзников, а не во врагов.
Румо вытер меч о плащ мёртвого солдата. Это ещё не было победой, это было лишь началом сражения. Театр красивых смертей шатался, но Румо решил, что будет сотрясать Гел, пока он не развалится на куски. Он будет делать это во имя Ралы.
В сердце
Смайк перестал мурлыкать. Электрическое жужжание прекратилось и лодка остановилась.
– Мы на месте?
– Нет, – сказала несуществующая крошка номер один.
– Но мы уже в сердце, – сказала несуществующая крошка номер два.
– В мёртвом сердце, – сказала несуществующая крошка номер три.
– Почему мы остановились?
– Нам кажется, мы что-то услышали.
– Здесь, внутри? Но тут же всё мёртвое.
– Да, вероятно мы ошиблись.
– Я думал, что вы никогда не ошибаетесь.
– Да, и это нас тревожит. Если нам кажется, что мы что-то слышали, значит, мы это на самом деле слышали.
– Но сейчас мы ничего не слышим.
– Хорошо. Значит, мы можем ехать дальше, – сказал Смайк.
– Ещё минуточку, – сказала несуществующая крошка номер один.
– Мы должны сообщить тебе важную вещь, – сказала несуществующая крошка номер два.
– Вопрос жизни и смерти.
– Я знаю, – сказал Смайк. – Речь идёт о жизни Ралы.
– Не только.
– Что вы имеете в виду?
– Сейчас речь идёт и о твоей жизни.
– Почему? Что-то не так?
– Мы заметили, что нашим приводным роторам всё сложнее крутиться.
– Кровь сворачивается.
– Чем больше она сворачивается, тем сложнее передвигаться.
– И что это значит?
– Это значит, что мы ещё сможем добраться до цели. А если операция пройдёт успешно, то и назад, так как плазма снова станет жидкой. Но если операция не удастся и кровь полностью свернётся, то мы не сможем даже сдвинуться с места. Тогда эта лодка станет твоим гробом, заключённым в мёртвой крови.
Смайк икнул.
– Но сейчас мы ещё можем вернуться.
– Это мы хотели тебе сказать.
– Ты должен принять решение. Мы ещё можем повернуть.
Смайк задумался.
– Каковы шансы, что операция пройдёт успешно?
– Как всегда в рискованном деле: пятьдесят на пятьдесят.
– Вы имеете в виду, что это – игра?
– Можно и так сказать.
– Тогда сыграем!
– Как пожелаешь, Смайк. Не можешь ли опять начать мурлыкать?
Девиз
Визг публики, грохот оружия и крики боли, раздающиеся из Театра красивых смертей, говорили Рибезелу и вольпертингерам, что попытка освободить пленников удалась. Они забрали себе оружие пленных солдат и теперь неуверенно топтались на месте.
– Они сражаются, – сказал Рибезел. – Слышите шум?
– И наверняка лучше, чем ты, – сказал Йодлер-с-гор. – Мы же вольпертингеры. Я слышу, какими мечами они пользуются. Мы старые, но не глухие.
– Что нам делать? – спросил Рибезел.
– Мы пойдём туда и присоединимся к ним, – сказал бургомистр.
– Но Румо сказал, что мы должны ждать.