кинжал.
— Но лезгин не хотел брать денег, Русудан! Думаешь, я не предлагал? Он хотел только козленка.
— Ну хорошо, хорошо, дурачок, перестань так жалобно на меня смотреть. Раз нужно, так нужно, ничего не поделаешь. Но в следующий раз непременно вырасти козленка.
Юноша, сидевший на корточках у огня, развеселился, вскочил и, войдя в марани, вынес оттуда сложенную длинную веревку.
— Пойду привяжу лошадь, Русудан!
Через час Максим, свежевымытый, аккуратно причесанный, одетый во все чистое, сидел за столом и уписывал свой ужин за обе щеки.
Золотистый пушок на подбородке и на верхней губе удивительно красил румяное, тронутое золотистым загаром лицо Максима. Голубые глаза юноши смотрели с благодарностью на хозяйку, которая подкладывала ему на тарелку самые лучшие куски.
— Слыхал — твой скакун сломал Арчилу руку.
— Не сломал, а только вывихнул. — Максим с хрустом обгладывал крепкими зубами куриную ножку. — Сам виноват — нечего соваться в наездники, ежели кишка тонка! А ведь целый день приставал ко мне, чтобы я ему коня уступил. Тут еще Вано подоспел, сказал мне про ветеринара… А то я бы не уехал, не отдал бы кабахи в чужие руки.
Русудан потянулась за бутылкой и подлила в стаканы вина.
— Об этом можешь не горевать, Максим. Кабахи все равно вам достался.
Чабан перегнулся через стол:
— Каким образом, Русудан?
— Знаешь, кто усмирил твоего коня и сбил кувшин с шеста? Внук старого Годердзи.
— Ого! Значит, наш, чалиспирский? Ты его видела?
— Имела счастье лицезреть.
— Ешь, Русудан, что ты вдруг заскучала? Возьми крылышко, ты ведь его любишь. Или вот вторую ножку. Хочешь, переломим дужку, побьемся об заклад?
— Я устала, Максим. И я поела, когда вернулась с поля. — Она спросила внезапно: — А как назовем песика?
— Как ты захочешь. Можно и его тоже назвать Ботверой.
— Нет, не надо. А то всякий раз, как кликну, буду вспоминать того несчастного пса. Лучше назовем его Мурия. Мордочка у него вся черная, так что имя подойдет.
— Ладно, Мурия так Мурия.
…После ужина Максим отвел козленка к дяде Нико. Когда он вернулся, Русудан была уже в постели.
Юноша прошел на цыпочках в другую комнату, тихонько притворил за собой дверь и, скинув одежду, с наслаждением растянулся на свежих, прохладных простынях.
Русудан долго не могла заснуть. Мысли цеплялись одна за другую, переплетались между собой, как ветви лоз на шпалерах.
Засыпая, девушка глянула на дверь: Максим неплотно закрыл ее и забыл заложить на крючок.
Она и не подумала встать: из соседней комнаты доносился густой мужской храп.
2
У председателя сельсовета вид был до крайности мрачный и раздраженный. Он бранился вполголоса, осыпая проклятиями сапожника, сшившего ему такие узкие сапоги.
Весь день он метался, искал — и все понапрасну: так и не смог достать грузовую машину. Дядя Нико отказал ему. Куда только он ни обращался, машину нигде не удалось получить. А ведь надо достраивать дом. Лесу у него, правда, достаточно, а вот камня не хватило… Хорошо, что он догадался заранее посадить на участке виноградные лозы, — будет у него виноградник перед самым домом. Но стройку надо во что бы то ни стало закончить летом. Потом зарядят осенние дожди, и, если дом будет без крыши, все сделанное прахом пойдет, пропадет зря.
Председатель сельсовета остановился, плюнул с досадливой гримасой на дорогу и вытер потрескавшиеся губы заскорузлой ладонью.
— Кто хозяин деревни — я или он? Все, что мне понадобится, он должен доставить без промедления: хоть камни, хоть дрова.
Со двора сельсовета донеслись до него мальчишеские голоса и веселый смех.
Двор тонул во мгле наступивших сумерек, только на балконе сельсовета горела свисавшая с потолка лампочка, и бледное ее сияние озаряло подростков, расположившихся, кто сидя, кто лежа, на траве посреди лужайки.
Председатель сельсовета вошел во двор.
— Сколько раз надо повторять, чтобы вы перестали сюда ходить?!
Ребята примолкли.
— Соберетесь целым табуном и ржете тут во дворе. Другого места не нашли, что ли?
— А если нам тут нравится, дядя Наскида? — отозвался Шакрия.
Председатель распрямил согнутые колени и злобно ощерился:
— А ты помолчал бы, лоботряс! Когда надо что-нибудь сделать, у тебя руки-ноги отнимаются! Хоть бы раз у меня на постройке ведро известки с места на место перетащил! Еще смеешь мне возражать! Раз ты боишься к моему дому на ружейный выстрел подойти, так нечего и в сельсовет ко мне шляться!
— Ну, ну, дядя Наскида, мелите, да знайте меру! Соловей никого не спрашивает, когда ему петь. А ваш сельсовет вовсе не здесь. Вы акурский, — значит, там, в Акуре, его и ищите.
Coco снял войлочную шапочку, сложил, уселся на нее и поджал ноги по-турецки.
— Когда мы придем к вам во двор, тогда и отказывайте нам от дома.
Тут уж председатель сельсовета рассердился не на шутку, К тому же и крепкое мцване, выпитое в столовой у Купрачи, дало себя знать — и отборная брань градом посыпалась на ребят.
Шакрия неторопливо вытащил из кармана платок, вытер влажную шею под распахнутым воротом клетчатой рубашки и сказал с сожалением:
— Сколько раз уж я подумывал подарить этому человеку слюнявчик, и вот, поди ж ты, все забываю.
— Уходите-ка лучше, дядя Наскида, — посоветовал председателю Нодар. — Почтенный человек, а разыгрался, как жеребенок. Кому тут охота любезничать с вами?
— Не кладите руки на горн, обожжетесь! — добавил Шакрия.
Белая фигура свесилась с соседнего балкона и плачущим голосом взмолилась к председателю сельсовета:
— Ох, Наскида, помоги, сделай что-нибудь! В могилу меня сведут эти неслухи! Ни сна, ни покоя… Спроси-ка, что я им сделал — виноградник вырубил или поле потравил, за что мне такое наказание?
Нодар повернулся к балкону:
— А ты чего проснулся, дядя Гигла? Комар укусил?
— Не то плохо, что проснулся, а то, что в такой чудесный вечер человек с курами спать ложится. Вот это меня удивляет, Мы тебя не трогаем, дядя Гигла, и ты нас тоже оставь в покое.
— Да, да, а за это мы будем платить тебе дань, считай по восемь мух с человека.
— По восемь мух и сверх того по одному комару.
— Тьфу, пропади вы пропадом! А еще скажете, что у вас есть совесть!
Белая фигура исчезла внутри дома.
— Союзничка вашего мы обратили в бегство. Теперь вы один остались против всех нас. Идете на мировую? — Отар вздернул брови.
— Нет, не на мировую, а домой!
