Мы с Нассом остались одни. Я принялся за бумаги, принесенные им. За окном прогудели машины с отъезжающими корреспондентами. Я сделал несколько резолюций и пометок на бумагах бургомистрата.
— Ну-с, что вы скажете, товарищ Насс? — откладывая в сторону карандаш, спросил я.
Насс улыбнулся и негромко сказал:
— Мне кажется, что ошибки не произошло. Мистер Першинг проявил интерес к обнаруженному кладу. Я заметил это.
— Я тоже! Отлично. Теперь подождем событий, подтверждающих это, а сами займемся текущими делами. Вы вчера навестили Майера?
— Да, я провел у него около часа. Он рассказал все то, что и вам. Больше его не беспокоил никто.
— Вы передали ему, чтобы он сидел дома и не показывался на улице?
— Да. Он понимает, что это необходимо.
Затем Насс доложил мне еще о трех домах, в которых также обнаружено скрытое имущество, брошенное или запрятанное бежавшими из города нацистами.
— Где находится это имущество?
— В разных концах города, в развалинах домов.
— Возьмите на учет и охраняйте до моего приказа, — сказал я.
Мы не спешили с выемкой брошенных хозяевами кладов, в своем большинстве состоявших из мелких ценностей, вроде материи, фарфоровой посуды, серебряных вещей, сервизов, белья и т. п. Все это постепенно и по списку изымалось из потайных мест. Очень хорошо, что умница Глебов так правдиво и так ловко разыграл сегодня сцену с «обнаруженным» кладом.
Закончив дела бургомистрата, я сказал Нассу:
— Прошу установить наблюдение, с кем и где будет встречаться Першинг. Вам это сделать легче, чем мне.
— После вчерашнего разговора я уже делаю это, товарищ подполковник. Сегодня утром, например, он, занимаясь спортивным бегом и прогулкой, встретился с фрау Хальдер, проживающей, — он заглянул в свою книжку, — возле Старого рынка, в доме номер сто сорок четыре, с господином Эрихом Кнорре и парикмахером Таутбаумом, у которого он стригся.
— Вы гений, товарищ Насс, — смеясь, сказал я.
— Нет. Я коммунист, я не верю буржуазии, к какой бы она нации ни принадлежала.
— Перечисленные вами лица подозрительны?
— Двое — нет, третий, Кнорре, вообще говоря, лоялен и пока вне подозрений, но его дочь работала массажисткой у баронессы Манштейн, бежавшей вместе со своим мужем, известным богачом и фашистом, в Ольденбург.
— Ну, это, конечно, еще не большой криминал. Мало ли кого массируют массажистки, бреют парикмахеры и омолаживают институты красоты! Продолжайте следить за американцем, но только так, чтобы он не заметил.
— Этого не случится.
Поговорив еще немного о делах, Насс ушел, а я спустился вниз, где уже слышался сдержанный гул голосов ожидающих приема.
Корреспонденты приехали к двум часам. Оживленно беседуя, они вошли ко мне, рассказывая о том, как участвовали в раскопках на улице Грюневальде.
— Ну что, каково впечатление? — спросил я.
Рудин развел руками.
— Да так… просто любопытно.
Запольский же пояснил:
— Вместо мины — сундуки с бельем, тюки с шелком и домашние вещи, несколько ящиков с ликерами и рейнским вином.
Першинг добавил:
— Ожиданий было много, а результат плачевный. Имущество и скрытые запасы мануфактуры какого- то сбежавшего купца. Ничего путного, кроме белого вина, в этом кладе нет.
— Опись найденного произведена? — спросил я старшину.
— Так точно! Вот подлинник, а копия передана в бургомистрат. Имущество свезено на склад, — доложил Глебов. — Сдано все, кроме пакета с бумагами, который я привез сюда.
— Какого пакета? — спросил я.
— Не могу знать, товарищ гвардии подполковник, написано все не по-русски. Вот господин корреспондент читал и может вам об этом доложить, — указывая на Першинга, сказал старшина.
— Да… я мельком взглянул на них. По-моему, пустяки. Так, незначительная торговая, родственная и деловая переписка между хозяином имущества и его знакомыми, — небрежно ответил Першинг.
Я взял у Глебова вскрытый по краям объемистый пакет. Он был перевязан бечевой.
— Ничего не выронили при вскрытии? — спросил я.
— Нет. Только неумело разорвал конверт и еще хуже завязал, — засмеялся Першинг. — Когда мы нашли его, ой был запакован и завязан куда искуснее, чем сейчас.
— Не беда! — сказал я. — Передам переводчице, она почитает и покопается в нем. А теперь, друзья, садитесь обедать, а меня прошу извинить, я уже ел, да и дела не позволяют мне оставаться с вами. Увидимся через час — И я вышел, сопровождаемый старшиной.
У подъезда стоял блиставший лаком «адлер». Это был трофейный автомобиль, переданный вместе с другими машинами коменданту.
Глебов сел за руль, я примостился рядом. «Адлер» рванулся с места.
— Ну, как? — спросил я.
— Точка в точку, товарищ гвардии подполковник. Прошло как по писаному. Когда мы приехали к оцепленному месту, корреспонденты и этот американец бросились к стене, возле которой стоял часовой. Ну, я сделал вид, будто даже и не знаю, в каком месте этот самый «клад». Корреспонденты, конечно, засуетились, кто фотоаппарат наводить стал, кто ручку вынул…
— А американец?
— Спокойно себя держит, даже глазом не поведет, только все спичку за спичкой достает, сигару никак не закурит. Ну, тут я понял: волнуется… Пошуровали саперы своими щупами, повозились и докладывают: «Безопасно, можете действовать». Стали мы стену разбирать…
— Так-так. А дальше?
— Дальше… вынули мы ряд кирпичей, ну, там прокладки, ниша, а в ней это самое барахло…
— Как держал себя американец?
— Рядом со мной был, даже про сигару свою забыл. Как только показались свертки и тюки, он даже на носки привстал, все через спины солдат разглядеть старался, а как убедился, что, кроме барахла, ничего в стене нет, успокоился, присел в сторонке, перестал интересоваться. Сидит, сигару свою покуривает да позевывает.
— Так-так! А не заметили, не отлучался ли он от вас куда-либо?
— Никуда, все время возле был. Как же все-таки это получается, товарищ начальник? — в волнении позабыв даже назвать меня как следует, сказал Глебов. — Как же это возможно?.. Я не могу понять этого. Ведь он же не фриц, а американец, подданный страны, воюющей с Гитлером… Ведь он же наш союзник, и солдаты его страны сражаются с фашистами и в Италии, и во Франции. Почему же он нам, мерзавец проклятый, из-за угла нож в спину готовит?.. Что ему надо?
— Очень просто, старшина. Ты же коммунист и должен знать, что дело не в национальности, а в классе. Насс, например, немец, но он коммунист, сын рабочего класса и друг советского народа. Понятно?
— Понятно. Насс — твердый и надежный товарищ, — согласился Глебов.
— Ну а американец этот — слуга тех, кто, несмотря на то что американские солдаты дерутся с фашистами, поддерживает Гитлера против нас. Понятно?
— Но ведь это же измена своему народу, — ошеломленный, сказал Глебов.
— Правильно. Но международному капиталу наплевать на народ. Народ для него лишь средство для
