случая подхалтурить за кого-нибудь сверхурочно. Дафна устраивается в музыкальный магазин. Скажи мне кто раньше, что мы с Дафной окажемся такими домоседами и любителями вести общее хозяйство, я бы ни за что не поверил. Мы вместе покупаем еду, распределяем работу по дому и в саду, скидываемся на оплату коммунальных счетов и вместе — держась за руки — ходим в кино. В общем, когда неделю спустя мне звонит дядя Марвин и говорит, что нашел его, я не понимаю, о ком идет речь, о чем без тени смущения и сообщаю дяде.
— Да ты что, сдурел, что ли? Я про Робишо говорю, — рычит в трубку Марвин. — Твою мать, о ком еще, по-твоему, я могу тебе рассказывать?
Глава 22
Пасхальное воскресенье — день, который мы выбрали для поездки, — можно было смело называть рекламным роликом скорой весны: небо — пронзительно-голубое, ярко сияющее солнце над головой и ни облачка от горизонта до горизонта. Мы залезаем в мамину машину, после недолгой дискуссии насчет музыкального сопровождения в дороге сходимся на компромиссном варианте, и, поставив кассету «Роллинг стоунз», я выруливаю на шоссе 495.
С того дня, как умерла мама, сам город почему-то стал внушать мне безотчетный, подсознательный страх. Зато сегодня, когда рядом со мной на переднем сиденье моя верная спутница, я горы готов свернуть. Несомненно, отчасти это воодушевление обязано клубам сладкого ароматного дыма, которые то и дело накатываются с заднего сиденья, где дядя Марвин забил косяк. Мы с Дафной единодушно отклоняем его предложение «сообразить на троих», я — из соображений безопасности, Дафна же формулирует это так: «Если уж это должно произойти, то я хочу в такой день быть в своем уме».
Предыстория же этой поездки такова: послушав наш разговор на седере, дядя Марвин заявил, что Генри Хэд не в состоянии «даже еврея в Бронксе найти» — не то что человека, пропавшего много лет назад. В общем, он на добровольных началах подрядился навести для нас с Дафной кое-какие справки. И в конце концов — удача: старый Марвинов приятель из Пятого округа, охватывающего территорию от Чайнатауна и Маленькой Италии до Ист-ривер, раскопал примерно годовой давности дело по задержанию местного бомжа, записанного в картотеке как «Питер Робишоу». Обвинялся тот, выражаясь казенным языком, в «преступлении малой тяжести», а сам проступок заключался в том, что задержанный плюнул в полицейского. Судя по всему, тяжесть проступка не впечатлила судью, и дело было закрыто по сокращенной процедуре — без полноценного рассмотрения. Виновного, посчитав инцидент исчерпанным, а сам факт задержания достаточным наказанием, отпустили с миром.
У «Робишоу» нет постоянного места жительства, а значит, и адреса. Приятель Марвина навел нас на Рубена Брауна — уполномоченного по защите прав бездомных, работающего в этом районе. Дядя Марвин не может даже произнести слова «уполномоченный по защите прав бездомных» без презрительной гримасы.
— Эти ребята не работают, ни за что не отвечают, ничего никому не должны. Мы кормим их и содержим за свой счет, — бубнит дядя Марвин с заднего сиденья. — Какие еще права, спрашивается, им нужны? Какого хрена эти права еще защищать нужно?
При таком раскладе мы решаем, что связываться с Рубеном Брауном целесообразно мне, а не Марвину.
Я заявляю Рубену, что Робишо — которого он для краткости зовет просто Роубс — оказался одним из претендентов на открывшееся наследство. Похоже, моя сказка прозвучала не слишком убедительно, но в конце концов уполномоченный соглашается отвезти нас «в одно местечко» под Бруклинским мостом — туда, где живут его подопечные. Сделать это он обещал при одном условии: мы должны помочь ему доставить туда несколько поддонов со вчерашним хлебом и раздать местным обитателям.
— Единственное, о чем я хотел бы предупредить вас, — говорит Рубен Браун, мулат с рыжими волосами, — большинство этих людей с головой не слишком дружат. Я это к тому, чтобы вы не рассчитывали на слишком многое от этой встречи.
— Ладно, все поняла, — в нетерпении отвечает ему Дафна.
Рубен явно удивлен ее энтузиазмом и готовностью идти пешком — причем с такой скоростью, что мы едва поспеваем за нею, — с грудой буханок в импровизированную деревню, открывшуюся нашим глазам: это месиво из картонных коробок, тележек, уведенных из супермаркетов, и старых вонючих одеял. Хотя мы принесли хлеб, большинство местных обитателей прячутся при нашем появлении. Те же, кто осмеливается показаться нам на глаза, ведут себя очень осторожно и относятся к залетным гостям с большим подозрением.
— Он живет в коробке? — спрашивает Дафна Рубена, произнося слово «коробка» таким тоном, словно речь идет об «особняке» или же «коттедже в голландском колониальном стиле».
— Кто? Роубс? Нет, он живет там, внизу.
— Ну вот, блин, — бурчит дядя Марвин, — нам только человека-крота не хватало.
— Какого еще человека-крота? — спрашиваю я.
— Да так, очередной городской миф, — отмахивается Рубен. — Многие из тех, кто остался без жилья и работы, вынуждены спускаться в городские подземелья, другого выхода у них просто нет. В конце концов, в заброшенном тоннеле метро гораздо теплее, чем в коробке из-под холодильника. Не знаю, с чего все началось, но постепенно распространился миф о том, что у них там внизу сформировалось некоего рода общество со своими законами, правилами и тэ дэ… Собственная цивилизация, если угодно. Однако поверьте моему слову — все это полная чушь. Какая там цивилизация! Ничего цивилизованного в том, что люди живут в тоннеле метро, я не вижу.
И все-таки, спускаясь в тоннель, я не могу избавиться от мысли, что мы пересекаем границу неведомого подземного королевства. За нами явно наблюдают: не раз и не два я замечаю, как чуть поодаль в кромешной тьме сверкают чьи-то глаза. Я беру Дафну за руку, чтобы подбодрить. Впрочем, похоже, она не нуждается в поддержке — она и без того спокойна и, похоже, вполне довольна происходящим. У нее такой вид, словно мы отправились на загородную прогулку и вот-вот должны устроить пикник. Да, нынешние лекарства творят чудеса.
— Далеко еще? — нетерпеливо спрашивает Дафна.
— Нет, вон за тем поворотом, — отвечает Рубен.
У него в руках огромный алюминиевый фонарик, луч которого то и дело выхватывает из темноты перебегающих нам дорогу крыс. Вдруг я слышу какой-то гул, который очень скоро перерастает в страшный грохот, сотрясающий стены. От налетевшего ветра волосы у меня на загривке встают торчком, и я понимаю, что это грохочет поезд метро в одном из ближайших тоннелей.
— Эй, Роубс, ты здесь? — спрашивает Рубен, направляя луч фонаря в какой-то проем в стене. — Это я, Рубен.
Из темноты доносится «ответ» — что-то среднее между рычанием и стоном. Рубен воспринимает это как добрый знак и продолжает:
— Я сегодня не один, с друзьями. Они говорят, что тебя знают, что они твои друзья тоже.
Мои глаза уже привыкли к почти полному мраку, царящему в этом помещении, и вскоре я замечаю темное пятно на фоне стены, по форме напоминающее силуэт сгорбившегося и присевшего на корточки человека. Дафна медленно идет в его сторону и аккуратно поднимает руку, словно желая прикоснуться к нему.
— Отец, — говорит она, — это я, Дафна.
— Отец? — удивленно повторяет Рубен. — Эй, ребята, так нельзя. Почему вы меня не предупредили?
— Да тихо ты, — шипит на него Марвин и предлагает Рубену сделать пару затяжек от своего косяка; уполномоченный только отмахивается.
Я кладу руку на плечо Дафны. Она сбрасывает ее и продолжает двигаться к скорчившемуся на полу человеку.
— Папа, папа, — повторяет она.
