Он зажмурился, зажал себе двумя пальцами нос и выплеснул в лужёную глотку вонючую жидкость. Когда же они пили второй стакан, им стало весело, и недоумевали сотрапезники, как им могло показаться ядовитым такое замечательное зелье. Дурные запахи туалета и самогона, потной одежды и портянок слились воедино в один удивительный запах Отчизны. Его уже не чувствуют власть имущие после успешного назначения их на посты или на выборные должности. А колебались и волновались сердечные, принюхиваясь к жизни своего народа перед первым стаканом власти. Потянут ли, мол, оправдают ли доверие? Не отравятся ли желчью? И колотят успешно министерские понты фраера при галстуках, пока ещё что-то есть в бюджетах и в карманах, мзду несущих. Справедливости ради стоит заметить, что терпкая струя новой избирательной кампании всё же щекочет ноздри этим кандидатам, и случается пора отрезвления и осознания, что жить так дальше нельзя, но ненадолго… и самые достойные вновь окунаются в благовоние кремлёвских коридоров.
— Однажды на Новый год я напился до икоты, — Серега вспоминал счастливую юность, — очень уже хотелось мне догнаться до «… кондиции». Двоюродная сестра мне нацедила пол-литра окрашенного самогона, и спешил я голодный домой по сугробам родимого города. Вдруг слышу: часы бьют, бутылки хлопают. Ёлки мерцают — дышит улица, а пустынно. И горько мне стало, что я одинок, достал я тогда из кармана банку с горилкой, откинул крышку и отхлебнул — комом в горле застряла зараза, отрыгнул я её с кровью и заикал. И с тех пор пошла вся моя жизнь наперекосяк, что не праздник, то икота. И рад бы проблеваться, да пусто в желудке…
— А мне «ласточку» сделали на Новый год перед самой свадьбой. В трезвяке мы с корешом песню пели, нецензурную, новогоднюю. Да и дёрнул меня чёрт мусорилу тогда козлом обозвать…
— Они не любят этого. Когда им люди правду в глаза говорят. Били, поди?
— Электрошоком. Два месяца голову чесал. А когда матушка с невестой выкупали меня утром, карты у меня были порнографические, хорошие карты, и сержант поганый разложил их перед женщинами на столе — вот он, мол, чем ваш жених занимается!
Слушатели смеялись. На смену Змею Горынычу и Кощею Бессмертному в устном народном творчестве пришёл Козёл в милицейской фуражке, служебное вымогательство стало искусством, а гадости ментовские — притчей во языцех. Самые смачные слова адресованы солдатам правопорядка, и в каждой российской семье есть пострадавшие от милицейского произвола.
— Олег, а ты никого не решил на Новый год. Не ухайдохал?! Поделись-ка с друзьями, покайся.
— Я на Новый год хочу есть, — он умел рассказывать. — Однажды, я попал в стационар с подозрением на аппендицит. Три дня ничего не кушал — ждал хирурга. Резать человека на сытый желудок медицинская технология не позволяет. А хирург гудел уже целую неделю и, как всякий нормальный малый, не на работу не рвался…
— Право, и мы такие. Пока не проспимся и не просрёмся — работать не желаем. Хирург — он тоже человек.
— Вот и я про это. Не выдержал я на третьи сутки испытания голодом, взял на кухне ведро недоеденного больными молочного супа и от брюха наелся. А на следующий день выходные окончились и меня выписали из больницы за нарушение режима.
— Везде режим — куда не ткни.
Как ни крути, а получалось, что многочисленные праздники у этих людей вовсе и не были праздниками. Слушатели согласно мотают головами, когда заходит разговор о том, что в России все воруют и пьют. Это неправда. Большинство населения России и мира — законопослушные люди, а байки о всенародном воровстве придумают те, кто систематически ворует сам, используя своё служебное положение. Сеют смуту среди сограждан и наживаются на этом, а в действительности… Люди горбатят на огородах и в Первомай, и в День Победы, и в день независимости России. Пересчитают дрожащими руками денюшки на ремонт водопровода, переплачивают барыгам и вздыхают, смахивая с лица скупые слёзы. Сетуют на власть да вилами разбрасывают навоз на свои шесть соток.
Над городом рассыпался салют — щедрость богатых не знала границ. В развороченной розетке холодного дома заискрили провода. Багровый тэн погас на мгновение и снова стал накаляться. В ночь перед Рождеством трое бездомных грелись у последнего очага.
Шняга пятнадцатая
Вино и похмелье
«Каждый народ имеет такое правительство, какого заслуживает»
Выборы в законодательное собрание области прошли успешно. Не заметили наблюдатели подмены урны с бюллетенями и были приглашены на торжественный вечер, где новый избранник принёс клятву своему народу. Остатки годовых бюджетных средств расходовались смело и уверенно, столы ломились от яств, и водочка стояла настоящая.
— С Новым годом Вас, дорогие мои избиратели!
Сильные мира сего отмечали праздник на горнолыжной базе. Много лет уже не было здесь настоящих спортсменов, не по карману им стало дорогое удовольствие, некогда приносившее и радость, и счастье. Трассы поросли бурьяном, подъёмник сгнил, его разобрали на части барыги; а, списанные лыжи присвоил себе завхоз. И, славу богу, что бюджетники из администрации города да некоторые ещё уважаемые верхами бизнесмены не дали окончательно развалиться этой базе отдыха, наезжали периодически и устраивали оргии.
— Ничего себе, пельмени. Хороши! — городничий очень любил поесть, — У тебя, брат-Мирзоев, я заметил мясо какое-то особенное, вкусное. Секрет, наверное, знаешь какой или как?
— К человеку надо хорошо относиться, Иван Александрович! Вот он и работает честно… Иные жмут ему зарплату — рабочему-то, крутят его денежки по четыре месяца в банке — наживаются, а для меня люди это главное! Верите или нет, я ночами не сплю, пересчитывая копейки — кому я и сколько должен… Скупой я стал — это правда. Жалко мне нажитое, и горько у меня на душе… Холопу ему что, я думаю, попить да пожрать, срам прикрыть, ну, и гостинец соплячке купить — вот и все его интересы. А для меня деньги это инструмент для работы, и чем весомее он, тем и эффективнее. Я отказываю себе во многом, порою даже самом необходимом… Светка и та удивляется этому — старая скряга. Но душ
— Ну, ты, Мирзоев-брат, даёшь! Тебе про пельмени, а ты за державу и за народ… У него Иван Александрович, стряпуха опытная, сибирских кровей — Верка-подельница. Цехами мясными командует. Вот и все его кулинарные тайны!.. Специи особенные из хвои таёжной замачивает она, травы там всякие — алтайские… Аромат живой природы в каждом грамме порубленной говядины преет. Огонь, а не женщина, — Вислоухов улыбался до ушей. Словно крылья могучей птицы, подрагивали на парадном мундире у милиционера новые позолоченные погоны. Взмахни он ими сейчас — оторвался бы от земли и поднялся бы в небо, как ангел.
— Не жалуюсь. Когда я её на улице подобрал, так и дела у меня в гору пошли. Не каждый предприниматель сумеет увидеть талант в замухрыжке, пособить ему развиться и дать окрепнуть, и извлечь из этого пользу немалую, для бизнеса-то. Я рабочим своим говорю вот так: если нету своей головы, не гнушайтесь моею — вот она-то… А ежели чего и сделаете по-своему и лучше, то я не возражаю… А вы видели мой стадион?
— Молодец, в натуре, чего и говорить, — городничий вилкою выковыривал из зубов непрожёванное мясо. — А чего за шмару ты привёл? — тут он налил себе полфужера вина и в два приёма его проглотил, предварительно ополоснув им ротовую полость: — Хороша собою, румяна! И не нашего круга?.. Воспитательница, говоришь?.. Парадигма, однако! — городской голова, покачиваясь, приподнялся со стула и до конца произнёс свою торжественную речь.
