такое. — Налив воды в кружку, Пакс сделала еще один большой глоток. — Неожиданно мне стало понятно значение всей цепочки странных событий, случившихся в Ааренисе. Разумеется, я согласилась с предложениями, которые мне были сделаны в Фин-Пенире. Я почувствовала, что нашла дом, настоящий, истинный дом. Моя жизнь обрела смысл.
— Ну а теперь?
— Это были счастливейшие дни в моей жизни. Господин Оукхеллоу, вам это покажется смешным и глупым, но для меня сомнений нет: ведь сбылись самые сокровенные мечты дочери пастуха, которая день и ночь грезила о том, как она будет сражаться волшебным мечом против чудовищ; мечты девчонки, сбежавшей из дому, чтобы вступить в наемную роту; мечты солдата, провоевавшего несколько сезонов. Может быть, там, в Фин-Пенире, не все до конца понимали, что они для меня значат, но это было неважно. Я пыталась научиться всему, чему могла, чтобы стать по-настоящему полезной им всем. И там — там, где все служили делу чести и защите чести силой оружия, — там я была счастлива.
— Разве я сказал, что нахожу это глупым? — удивленно вскинул брови киакдан. — Такую мечту трудно воплотить в жизнь, но это вовсе не глупость. Лучше скажи: что в тебе изменилось после того, как Верховный Маршал сделала все что могла для твоего исцеления?
— Счастье и смысл ушли. Вот и все. То самое чувство, которое наполняло меня, когда я сражалась, — оно ушло, оставив после себя пустоту. Словно земля вдруг ушла у меня из-под ног, и я осталась без опоры. У меня не хватило ни навыка, ни сил, ни мужества, чтобы закрыть эту брешь. Нет, поначалу я думала, что все пройдет само собой. Я пыталась что-то сделать. Через некоторое время я стала лучше двигаться, более или менее управляться с мечом, но стоило мне выйти на поединок, пусть даже с условным противником, как пустота начинала охватывать меня со всех сторон. Я будто зависала на краю пропасти, которая все расширялась, расширялась и грозила поглотить меня навсегда. В общем, с тех пор и по сей день, стоит мне увидеть перед собой что-либо пугающее — а страх на меня наводит теперь что угодно и кто угодно, — и я ничего не могу с собой поделать.
— Скажи, уехав из Фин-Пенира, ты сразу решила прийти ко мне?
— Нет, ни в коем случае. Я бродила по дорогам, искала себе работу. Я думала, что сгожусь в качестве подсобного рабочего — ну где-нибудь на ферме, — но меня ведь все пугало, пугало даже то, чего не боятся маленькие дети. — Пакс прикинула, стоит ли рассказывать колдуну о нападении на караван, о том, как ее выгнали из придорожной харчевни, но решила, что в этом не будет никакого смысла. Какая разница, узнает киакдан все подробности ее позора или нет. — В основном я просто бродяжничала. Я даже не знала, что пришла в Бреверсбридж, пока не подошла к постоялому двору. Я бы сбежала отсюда, но патруль городской стражи заметил, что я вела себя как-то странно, и меня чуть не упрятали за решетку до выяснения обстоятельств.
— Разве маршал Кедфер не поручился бы за тебя? Ты же сказала, что Верховный Маршал пообещала тебе покровительство везде, где есть фермы Геда.
— Я полагаю, что он не отказался бы от поручительства, но я не смогла бы просить его об этом. Однажды я обратилась с такой просьбой в Финте. Мне было так стыдно! Одно дело, если бы я потеряла в бою руку или ногу, если бы мое увечье было видно окружающим, но трусость… Последователи Геда полагают, что это позор на всю жизнь или, на худой конец, наказание за какие-то страшные грехи. С обычными солдатами все еще проще: трус — он и есть трус, и говорить тут не о чем. Я даже согласна с ними, но ничего не могу с собой поделать. — Слезы потекли по щекам Пакс. — Я не могу… я не могу жить… такой, какой стала сейчас. Маршал знал меня раньше. Он бы подтвердил, что я не преступница, но… его презрение…
— Ну все, достаточно. Между прочим, маршала я тоже неплохо знаю. Он человек честный, достойный, пусть в чем-то и ограниченный. А к себе ты абсолютно несправедлива. Впрочем, уже поздно, тебе пора отдыхать. Поговорим об этом завтра. И не бойся заснуть: кошмары не будут тебя сегодня мучить.
Укладываясь спать, Пакс полагала, что утра ей будет не пережить, но, проснувшись, она почувствовала себя куда спокойнее, чем во все последние дни, и поняла, что даже ждет расспросов киакдана. Однако во время завтрака он ничего не сказал, а потом предложил ей прогуляться по роще: все как обычно. Примерно час они гуляли в молчании. Пакс, как всегда, на каждом шагу обнаруживала для себя что-нибудь новое. Прежде ей не доводилось жить в лесах, и ей даже в голову не приходило, какая полная, разнообразная жизнь идет в этом мире. Наконец колдун обернулся к ней и сказал:
— Садись. Давай поговорим.
Пакс села, прислонившись спиной к какому-то дереву, он же расположился напротив нее на земле.
— Паксенаррион, по-моему, ты набралась сил с тех пор, как пришла ко мне. Заметила ты это?
— Да, конечно. — Пакс даже покраснела. — Мне кажется, я слишком много ем.
— Вовсе нет. Ты была настолько исхудавшей, что даже сейчас тебе еще нужно набрать вес. Но согласись, в тот день, когда ты пришла ко мне, ты бы не выдержала вчерашнего разговора.
— Но ведь это относится к душе, к разуму. Колдун презрительно фыркнул:
— Паксенаррион, твое тело связано с твоей душой гораздо крепче, чем улитка привязана к своему домику. Если ты расколешь раковину, выживет ли без нее улитка?
— Нет, но…
— Великое Дерево! Нашла повод спорить со мной. — Киакдан рассмеялся, а затем снова стал серьезным. — В тот день, когда я увидел тебя, ты мне не сказала, каким образом ты собиралась расстаться с жизнью. Может быть, ты сама об этом и не думала, но мне было ясно, что от смерти тебя отделяло совсем немногое. Причина? Сейчас это неважно. Не надо было быть колдуном, чтобы с первого взгляда понять: досталось тебе изрядно. Ты была слаба, худа, как щепка. Я начал с того, что лечится проще: хорошая еда, сон, отдых — все это лечит многие раны тела, да и души. Ты помнишь, как ты боялась всего — даже кролика, выскочившего неожиданно на тропинку, по которой ты шла ко мне? Разве сейчас ты такая же?
— Нет… Во всяком случае, здесь, в этом лесу, я уже другая. Но я не знаю, что будет со мной, когда я выйду отсюда. — Пакс попыталась представить себе это, представить, как она идет где-нибудь по городской улице, и обнаружила, что панический ужас, охватывавший ее при этой мысли раньше, куда-то исчез. — По крайней мере, я могу думать о том, чтобы оказаться где-то еще, — задумчиво сказала она.
— Уже неплохо. Твое тело начало выздоравливать. А раз так, то настанет черед и душе, и разуму.
— По-моему, вы сказали, что раны придется лечить долго.
— Да, так и есть. И лечение опять потребует от тебя сил. Вот почему я решил дать тебе время
