личностям, а рождается в ходе их собственных свершений, оно предлагается им. Как только идея, даже если она истинна, становится общей идеей (по критерию количественной всеобщности), она превращается в игру взаимозаменяемых сил, следовательно, чтобы спаять сообщество изнутри, недостаточно чистоты или истинности его идеала, необходимо еще, чтобы он допускал свободу принимать или не принимать его[33]. В противном случае на сообщество будут давить груз конформизма, узаконенные жесткость и лицемерие, омертвляющая человека атмосфера, в которой невозможно дышать.
Другие полагают, что такая разумная общностная связь скорее будет обеспечена посредством договорного правового общества{19}, в основе которого лежали бы соглашение и ассоциация. Трудно до такой степени лишить мысль ее содержания, чем тогда, когда она навязывается как математический язык без какой-либо возможности поставить его под сомнение. Сам по себе договор нейтрален по отношению к содержанию: он требует от сторон только подписи под соглашениями без подлога, обмана или насилия. Каждый член договорного общества обязуется оказывать такие-то услуги каждому другому его члену, исходя из обоюдной выгоды. Это же относится и к государству: рантье уплачивает налоги, а взамен получает стоки для канализации, полицейских агентов и другие блага того же порядка.
Конечно, настоятельно требовалось понять, что безличный характер договора представляет собою не меньший обман, чем безличный характер мышления. Договоры заключаются между неравными личностями. Рабочий перед лицом работодателя, налогоплательщик перед лицом государства, пассажир перед лицом компании, — все они не образуют ассоциации, один имеет другого в своем распоряжении. Договорное общество вследствие этого стало лживым и лицемерным, прикрывающим постоянную несправедливость видимостью законности. Даже если бы равенство сторон было обеспечено, все равно договор не ставил бы двух людей в состояние сопричастности; он порождает два эгоизма, два корыстных интереса, два недоверия, две хитрости и, бряцая оружием, заключает между ними союз.
Таким образом, становится окончательно очевидной невозможность создать сообщество в обход личности, даже если в его основание кладутся так называемые человеческие ценности.
Следовательно, мы оставляем название «сообщество» только для одного имеющего смысл для нас сообщества, которое является персоналистским и которое можно было бы определить как личность личностей. Выше мы рассмотрели его изнутри. Сейчас необходимо рассмотреть условия его социальной реализации.
Сначала неплохо было бы описать его идеальный образ. В совершенном личностном сообществе каждая личность осуществлялась бы во всей целостности ее неисчерпаемого плодоносного призвания, а единство совокупности слагалось из этих особенных преуспеяний. В противоположность тому, что происходит в жизненных обществах, место каждого было бы незаменимым и, в сущности, таким, которого требует целое. Только любовь образовывала бы его внутреннюю связь, но ни в коем случае не принуждение, не жизненный или экономический интерес, не навязанный извне институт. Каждая личность, возвышаемая сообществом до уровня высших ценностей, которые реализуют ее, находила бы в общих объективных ценностях тот язык, который связывал бы ее со всеми другими.
Однако такое сообщество, о котором мечтали анархисты, которое воспел Пеги в «Гармоническом граде»{20}, не от мира сего. Христиане верят, что оно живет сопричастностью святых, но сопричастность святых находит в воинствующей церкви только свое начало. Она осуществляет совершенную личность личностей, соединяя все человечество в мистическом Теле Христа посредством участия в самом сообществе Троицы. Для христианина оно должно быть целью и отдаленным примером всякого сообщества. Всякое личностное сообщество является его образом, участвует в нем, правда, не достигая полного совершенства.
Иногда те или иные любовные, семейные, дружеские союзы весьма схожи с этим личностным сообществом. В самые благоприятные мгновения своей истории к нему может приближаться отдельная страна. Но в нашем воплощенном мире эти сообщества крепко связаны с плотью образующих их индивидов и даже с плотью и инерцией выражающих их вовне институтов. Являясь человеческими проявлениями, они склонны постоянно переходить из плоскости личностного сообщества в плоскость договорного общества, жизненного общества или же в плоскость низшего уровня — плоскость «публики», или массы.
История каждого из них совершается как колебание между одной плоскостью и другой в зависимости от его падений и возвышений. Так, например, Франция в V–VI веках представляла собой бесформенное скопление людей, и лишь некоторые из них участвовали в той коллективной личности, которая в то время только и существовала, — церкви; другие же в большей или меньшей степени входили в состав договорных обществ — в галло-романские магистраты, а большинство (варвары) принадлежало к многочисленным жизненным обществам. Дворянство в XI–XII веках образовало жизненное общество, но очень скоро в XIII веке Филипп Август превратил его в договорное общество, а Людовик Святой посредством крестовых походов включил в коллективную личность церкви. Затем произошло разложение ее, попятное движение, и на какое-то время благодаря Жанне д'Арк сложилась коллективная личность — Франция. Эта личность испытывала разные времена — хорошие и плохие, то подвергалась порабощению, то возрождалась вновь. Рывок, вызванный войной, сменился несколькими годами коррупции, приведшими ее к падению ниже того уровня, которого она была достойна. Тогда наряду с теми, кто стремился вновь обрести духовные ценности и собственную персональность, появились и торговцы оружием; подлинный, естественно-жизненный патриотизм уступил место узурпаторскому патриотизму, который имел своим основанием мифы, ненависть и страх.
Если взять какой-то отдельный момент истории сообщества или того, что внешне походит на таковое, я мог бы выделить все этапы его деградации. Возьмите церковь[34] , вашу страну: из-за них ведут спор, с одной стороны, мистика, с другой — политика, как говорил Пеги. А поскольку извне видна только политика, возникает множество недоразумений.
Поэтому надо взять в расчет и существующие внутри них иллюзии. Многие общества принимают себя за подлинные персональные сообщества потому, что они хотели бы быть таковыми. Сколько семей являются всего лишь ложными коллективными личностями, в основе которых лежат неприязнь, стремление к зависимости, жизненная привычка или принцип «ты — мне, я — тебе»! Группа друзей, отделение на фронте в один прекрасный день образуют «духовное семейство»[35], сплачивающееся вокруг элитарной личности или выдающегося события. А затем возобновляется нормальная жизнь. Люди начинают стесняться своего звездного часа, перестают вспоминать о нем. Друзья вновь становятся просто людьми, живущими во власти своих страстей, страдающими беспамятством. Какое-то время еще продолжает существовать жизненное сообщество, объединяемое привычками, недавними воспоминаниями. Наконец положение меняется, и вокруг новых центров формируются новые сообщества, воспоминания стираются. Кое-кто еще пытается судорожно цепляться за прошлое, хочет сохранить то, что уже ушло, пусть даже ценой обмана, лишь бы не признавать, что время повернуло в другом направлении.
Это заблуждение. Необходимо решиться и признать, что коллективные личности умирают точно так же, как и индивидуальные личности. Нам всем, даже если мы молоды, уже приходилось терять как сообщества, так и друзей. Разве только, быть может, они нас будут ждать в вечности.
В абсолютных, предельных, метафизических ситуациях отношения между личностями и сообществом не являются проблемой. Если предельное духовное сообщество является результатом осуществления особенных личностей, тогда между этими двумя сторонами в чисто духовном плане нет никакой субординации: сообщество — это и есть естественная координация личностей.
Но в человеческой действительности не все так просто. Личности стоят выше простых живых индивидов, полностью вовлеченных в материю и заслуживающих уважительного отношения к себе лишь постольку, поскольку они несут в себе возможность стать Личностью, но совсем не потому, что они распыляют и отрицают личность. Эти индивиды сколочены в более или менее жизненные общества: профессии, семьи, отечества и т. п., частями которых они являются в качестве индивидов (в то время как о личности никогда нельзя сказать, что она часть какого-то целого)[36]. Эти общества, в той или иной мере материализованные, никогда не могут рассматриваться как сообщества чистых личностей.
