— Если даже и узнает, я ни в чем не признаюсь. Ну а если он примет меня за брата, то он, постарается всячески избегать меня. Огастеса он никогда не любил… Не забудьте хлопать глазами и почаще улыбаться! — добавил он. — Мне кажется, слугам будет любопытнее узнать вас, чем меня.
Его слова совсем не утешили Эзме. Из-за спины дворецкого показался ливрейный лакей; он проворно сбежал с крыльца и распахнул перед ними дверцу кареты.
Маклохлан вышел первым и подал ей руку.
Она старалась не обращать внимания на теплоту его взгляда и дружелюбное выражение лица, которое можно было принять за ободрение.
— Максуини, старина! — вскричал Маклохлан, когда они приблизились к крыльцу. — Я думал, вы давно умерли!
— Как видите, милорд, я еще жив, — отвечал дворецкий загробным голосом —.ни дать ни взять организатор похорон в доме покойного.
— И вас не переманили к себе другие хозяева? — спросил Маклохлан.
— Я служил в одной знатной семье, милорд, но потом ваш поверенный предложил мне вернуться в Дубхейген-Хаус.
— Не сомневаюсь, он предложил вам и щедрое жалованье! Вот они, стряпчие — всегда охотно тратят денежки своих клиентов!
Услышав эти оскорбительные слова, Эзме крепче сжала его руку, но Маклохлан, будто ничего не замечая, повел ее в дом. На пороге он обернулся через плечо и шепнул ей с облегчением и радостью:
— Максуини и глазом не моргнул! Раз удалось провести его, значит, мы без труда проведем и всех остальных!
Эзме тоже испытала облегчение, но ей недоставало самоуверенности Маклохлана. Его-то воспитывали в соответствующей обстановке и играть роль графа для него не составляло труда. Ей значительно сложнее. Она не привыкла к роскоши.
В центре просторного вестибюля с мраморным полом, на круглом столе красного дерева стояла громадная китайская ваза, полная роз. Аромат цветов смешивался с более резкими запахами воска и лимонов. На стенах цвета морской волны, украшенных белой лепниной, висели многочисленные зеркала. Из коридора, ведущего в тыльную часть дома, выглядывали две пожилые горничные с метелками и совками для мусора; из-за двери, которая, скорее всего, вела вниз, высунулся младший лакей с пустым ведерком из-под угля. Еще один лакей в алой ливрее стоял у двери, ведущей в гостиную, и еще три служанки смотрели на них сверху с площадки второго этажа, куда вела широкая лестница.
— Позаботьтесь, чтобы наш багаж немедленно распаковали, — приказал Маклохлан, небрежно взмахнув рукой. — Я лично покажу ее Светлости ее спальню. Надеюсь, она готова?
— Все готово, милорд, — ответил дворецкий. — Ваш поверенный нанял замечательную экономку, так что, несмотря на то, что у нас почти не было времени, к вашему приезду все готово.
Маклохлан круто развернулся к дворецкому:
— Вы что же, Максуини, критиковать меня вздумали? — осведомился он.
Бедняга вздрогнул и попятился назад.
— Что вы, милорд! Конечно нет!
— Вот и хорошо. — Маклохлан обратился к Эзме: — Пойдемте, дорогая!
И посмотрел на нее таким взглядом… Эзме застыла, ожидая поцелуя. Он притянул ее к себе — и неожиданно ущипнул за мягкое место. Эзме понадобилось все ее самообладание, чтобы не влепить ему пощечину, особенно когда она заметила лукавые огоньки в его голубых глазах. Вдруг, не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и понес наверх.
Боясь, что он может ее уронить, ошеломленная Эзме обняла его за шею. Она хотела потребовать, чтобы он немедленно, сейчас же отпустил ее, но, заметив ошарашенное лицо дворецкого, сдержалась. Она обязана играть свою роль! Поэтому она прошептала достаточно громко, чтобы услышали дворецкий и остальные слуги:
— Поставьте меня на ноги, милый утеночек, иначе что подумают слуги?
Он, не отвечая, продолжал нести ее наверх. Не зная, что делать, она залепетала, как полная дурочка:
— Ах, какой вы у меня романтичный! И какой сильный! А ведь вы не рассказывали, какой у нас замечательный дом… Иначе я бы давно попросила, чтобы вы привезли меня сюда. Вы столько времени ухаживали за мной и ни словом не обмолвились о своем доме! А какие здесь вышколенные слуги! Надеюсь, я им понравлюсь.
Маклохлан по-прежнему молчал, когда они проходили мимо служанок, которые, как подобает, склонили голову. Возможно, Огастес молчун.
Они очутились в коридоре, увешанном портретами и пейзажами. Стены здесь были окрашены в голубой цвет. Наконец, они дошли до комнаты в конце коридора. Как только они переступили порог, он заговорил:
— Вот спальня моей госпожи.
Смущенная оттого, что ее несли на руках, словно инвалида, Эзме огляделась по сторонам и оценила, в какой красивой комнате они очутились. Стены оклеены бледно-зелеными и голубыми обоями, шторы из зеленого бархата, вишневая мебель натерта до зеркального блеска. И все же обстановка оказалась не так важна, как то, что он по-прежнему держал ее на руках.
— Теперь можете опустить меня!
Он медленно поставил ее на ноги — ей показалось, что прошла целая вечность.
Они стояли почти вплотную друг к другу.
Вдруг он помрачнел, и Эзме от страха едва не потеряла сознание. Что еще случилось?
— А вы кто такая? — спросил Маклохлан, и Эзме поняла, что он обращается не к ней, а к кому-то у нее за спиной.
Обернувшись, она увидела, что по ту сторону кровати под голубым шелковым балдахином стоит женщина в простом сером шерстяном платье и белом простом чепце с подушкой в руках.
Эзме приняла ее за горничную и отметила ее красоту — пусть она и не молоденькая девушка и понадеялась, что ей не придется волноваться из-за того, что ее так называемый муж будет волочиться за служанками.
— Я миссис Луэллен-Джонс, экономка, милорд. Мне не сообщили о вашем приезде, — сказала женщина с валлийским акцентом, присаживаясь в глубоком книксене.
На благожелательную улыбку Маклохлана она ответила сурово насупленными бровями.
Эзме вдруг со всей ясностью поняла: даже если Маклохлан попытается соблазнить экономку, миссис Луэллен-Джонс вполне способна дать ему отпор.
В отличие от нее самой…
— Ага! Значит, мой поверенный нанял и вас? — спросил Маклохлан.
— Да, милорд. Последнее время я работала у лорда Рагглса.
— Как поживает старина Рагси? — спросил Маклохлан, лучезарно улыбнувшись, а Эзме робко подошла к громадному шкафу у двери.
— В последний раз, как я видела его светлость, он хорошо себя чувствовал, милорд, — ровным тоном отвечала миссис Луэллен-Джонс.
— Рад слышать! А теперь, если вы нас извините, миссис Джонс, — сказал он, — мы с женой хотели бы отдохнуть до ужина.
Эзме метнула на него настороженный взгляд и густо покраснела, заметив у него на лице то самое выражение, о котором они договорились в карете…
— Моя фамилия Луэллен-Джонс, милорд. Как прикажете поступить с вашим багажом?
— Отнесите все в гардеробную и распакуйте. Но сюда пусть никто не входит, пока мы не позовем!
Пока?.. Что он себе воображает?!
— Как вам угодно, милорд, миледи, — ответила экономка, с безмятежным видом вышла и закрыла за собой дверь.
