— А у меня есть душа?
— Что? — не поняла она.
— Вы сказали, что видите, как у людей внутри пылает душа. У меня она есть?
— Да, Чарли. Да, у вас есть душа.
Он кивнул, снова отвернувшись, но и прижавшись к ней:
— Хотите взять?
— Не-а, у меня своя, — ответила она.
Но так было не вполне.
Она взяла компакт у него из рук — прямо-таки отцепила его руки от коробочки — и поставила к остальным на полку.
— Давайте дадим Рэчел немножко отдохнуть и пойдем в другую комнату.
— Ладно, — ответил Чарли.
И позволил ей себя поднять.
Наверху, в комнатке, где по всему полу были разбросаны подушки, а стены увешаны портретами Будды, возлежащего в лотосах, они долго сидели и разговаривали при свече. Делились историями, рассказывали, как дошли до того, до чего дошли и чем стали, а когда с этим было покончено, говорили о своих утратах.
— Я видел это снова и снова, — сказал Чарли. — Больше у мужчин, чем у женщин, но определенно и у тех, и у других. Жена или муж умирает, и оставшийся жить словно привязан к умершему, как в альпинистской связке. Словно второй человек упал в расщелину. Если оставшийся жить не отпускает трос — не обрезает его, наверное, — мертвый утащит его с собой прямо в могилу. Наверное, со мной бы так и случилось, если б не Софи и даже, может, если б я не стал Торговцем Смертью. Происходило что-то больше меня, что-то больше моей боли. Я только поэтому и дожил досюда.
— Вера, — ответила Одри.
— Чем бы она ни была. Забавно — когда ко мне пришла Эстер, она была зла как черт. Умирала и злилась. Сказала, что всю жизнь верила в Иисуса, а теперь вот умирает, а Он обещал, что она будет жить вечно.
— И вы ей:
«Ну что, Эстер, вам не позавидуешь».
Одри кинула в него подушкой. Ей нравилось, что на такой мрачной территории он видит глупости.
— Нет, я ей сказала, что Он говорил другое: она будет жить вечно. Только Он не сказал как. Веру ее вовсе не предали, ей просто нужно шире ее понимать.
— Что совершеннейший пиздеж, — откомментировал Чарли.
Еще одна подушка отскочила от его лба.
— Нет, это не брехня. Если кто и способен понять, как важно, что книга не разжевывает все детали, то это вы… Мы все, то есть.
— Вам нельзя говорить слово «пиздеж», да?
Одри невольно покраснела и обрадовалась, что свеча горит тускло и оранжево.
— Я тут о вере говорю — неужели на меня так трудно не наезжать?
— Простите. Я понимаю — или мне кажется, что понимаю, — о чем вы. В смысле, я понимаю, что здесь наличествует какой-то порядок, я просто не знаю, как можно сочетать, скажем, католическое воспитание с «Тибетской книгой мертвых», «
— Ну, в «Бардо Тедол» говорится о сотнях чудовищ, которые встречаются на пути, пока сознание вершит странствие к смерти и перерождению, но положено игнорировать их, поскольку они — иллюзия. Это ваши собственные страхи, которые не дают двинуться дальше. Вреда вам от них на самом деле никакого.
— По-моему, как раз это, Одри, в книге упустили, потому что я их видел, я с ними дрался, выдирал души из их лап, смотрел, как в этих тварей попадают пули, как их сбивают машины, а они все равно лезут напролом. Они определенно не иллюзия и вред принести могут еще какой. «
— Люминатус? — переспросила Одри.
— Это что-то светлое?
— Большая Смерть, — ответил Чарли.
— Смерть с большой буквы. Вроде Кахуны, Важной Шишки, Большого Босса. Если бы Мятник и прочие Торговцы Смертью были помощниками Санты, Люминатус был бы самим Сантой.
— Санта-Клаус — Главная Смерть? — изумленно вытаращилась Одри.
— Нет, это просто пример… — Чарли увидел, как она сдерживается, чтоб не расхохотаться.
— Послушайте, меня сегодня били кулаками и током, связывали и душевно травмировали.
— Так моя стратегия соблазнения эффективна? — ухмыльнулась Одри.
Чарли попутало.
— Я не… разве я… неужели я пялился на вашу грудь? Потому что если да, это вышло совсем случайно, потому что, понимаете… она у вас там, и…
— Ш-шш. — Одри приложила палец к его губам.
— Чарли, по-моему, сейчас я очень к вам близка и с вами связана. И мне хочется, чтобы эта связь осталась, но я вымоталась и, по-моему, разговаривать больше не могу. Думаю, мне бы хотелось, чтобы вы легли со мной в постель.
— Правда? Вы уверены?
— Уверена ли я? У меня не было секса четырнадцать лет — и если бы вы меня спросили вчера, я бы ответила, что уж лучше встретиться лицом к лицу с вашими чудовищными воронами, чем лечь в постель с мужчиной, но сейчас я здесь, с вами, и я уверена в этом как ни в чем другом. — Она улыбнулась и отвела взгляд.
— Если вы согласны, конечно.
Чарли взял ее за руку.
— Да, — ответил он.
— Только я собирался сказать вам кое-что важное.
— А до утра не подождет?
— Еще как.
Чарли и Одри провели ночь в объятьях друг друга, и какие бы страхи или опасения их ни грызли, все оказались иллюзией. Одиночество испарилось, как дымок с сухого льда, и к утру лишь облачко висело под потолком, но свет рассеял и его.
За ночь кто-то поставил обеденный стол на место и прибрал все, что натворил Мятник Свеж, вломившись в кухонную дверь. Дылда уже сидел за столом, когда Чарли спустился.
— Мою машину отогнали, — сказал Мятник.
— Кофе там.
— Спасибо. — Чарли проскакал через столовую в кухню, налил себе кофе и подсел к Свежу.
— Как голова?
Дылда потрогал лиловую шишку на лбу.
— Лучше. Как вы?
— Ночью случайно трахнул монахиню.
— Иногда в кризисной ситуации такого дерьма не избежать. А в остальном как?
— Чудесно.
— Ага — но представьте, всех прочих парит конец света, где ж тут бодрость взять?
— Это не конец света, это тьма повсюду, — бодро ответил Чарли.
— Если темнеет, зажгите свет.
— Вы молодец, Чарли. А теперь извините, мне нужно забрать машину с арестплощадки, пока вы не запели мне про то, что «если жизнь дает лимоны, делай лимонад», и я вас не побил.
(Это правда — мало что бывает невыносимее влюбленного бета-самца. Он привыкает к мысли, что никогда не отыщет любовь, а когда все-таки ее отыскивает, у него неизбежно возникает ощущение, будто весь мир идет в ногу с его желаньями. От такого заблуждения действует он соответственно. Для него это — время великой радости и опасности.)
— Постойте, едем на такси вместе. Мне нужно домой за ежедневником.
— Мне тоже нужно. Я свой календарь оставил на переднем сиденье в машине. Знаете, два клиента, которых я пропустил, — они здесь. Живые.
— Одри мне сказала, — ответил Чарли.
— Их всего шестеро. Она им сделала эту фигню с неумиранием. Очевидно, от этого все космическое говно и вскипело, но что уж тут поделать? Не убивать же их.
— Нет, мне сдается, все как вы говорили. Здесь, в Сан-Франциско, грядет битва, и случится она сейчас. А поскольку вы — Люминатус, мне кажется, это ложится на ваши плечи. Поэтому я бы решил, что мы обречены.
— Может, и нет. Ведь каждый раз, когда они меня готовы были сцапать, кто-нибудь вмешивался и победа была за нами. Мне кажется, судьба на нашей стороне. Я в этом смысле оптимист.
— Это потому, что вы недавно трахнули монахиню, — ответил Мятник.
— Я не монахиня, — сказала Одри, вбегая в столовую с пачкой бумаг в руках.
— Ой, блин, — хором выдохнули Торговцы Смертью.
— Нет-нет, все в порядке, — сказала Одри.
— Он действительно меня трахнул или, точнее будет сказать, мы трахнулись, но я больше не монахиня. И не из-за траха, понимаете, это было дотраховое решение. — Она метнула бумаги на стол и уселась Чарли на колени.
— Эй, красавчик, как тебе утро? — И наградила его спиноломным поцелуем, обхватив всеми конечностями, как морская звезда, которая пытается вскрыть устрицу; в конце концов Мятник Свеж разразился кашлем.
