— Пожалуй, можно и так сказать. Правда, я не помню того времени, когда была в чреве, а потому не могу точно сравнить эти два места, — сказала медсестра и опять хихикнула.
Как часто случается на окраине провинциального города, двухэтажный дом был дешевой конструкции. Собранный вроде бы сравнительно недавно, но кое-где уже с признаками упадка. Наружные лестницы скрипели под ногами, двери плохо открывались. Когда рядом со зданием по дороге проезжал грузовик, оконные стекла в нем мелко дребезжали. Стены, очевидно, были тонкими, и если в какой-нибудь квартире кто-то упражнялся в игре на бас-гитаре, то весь дом превращался в резонансное коробку.
Тэнго не очень интересовался гашишем. Голова у него была разумная, а всё равно он жил в мире с двумя Лунами. Поэтому он не нуждался в том, чтобы еще больше её деформировать. А еще — не имел к Куми Адати полового влечения. Он действительно относился к двадцатитрехлетней медсестре просто дружелюбно. Но приязнь и половая жажда — совершенно разные вещи.
По крайней мере, так считал Тэнго. Поэтому если бы с ее уст не слетели слова «доота» и «мадза», он, возможно, нашел бы причину, чтобы отказаться от приглашения и не идти к ней в гости. По дороге сел бы на автобус или, если бы его не было, остановил такси и вернулся бы в отель. Потому как, что ни говорите, он находился в «кошачьем городе». Поэтому к опасным местам лучше не приближаться. Однако, услышав слова «доота» и «мадза», отказаться от приглашения уже не мог. Возможно, Куми Адати каким-то образом подскажет, почему в отцовской палате появилась фигура юной Аомамэ в воздушном коконе.
Медсестра действительно жила вдвоем с сестрой в одной квартире с двумя небольшими спальнями, столовой, кухней и маленькой гостиной. Мебель, собранная из разных мест, не отличалась единственным вкусом и индивидуальностью. На кухонном столе с декоративным покрытием стояла неуместно изящная имитация лампы с многоцветным абажуром. Когда медсестра распахнула в обе стороны шторы с мелким цветастым узором, Тэнго увидел из окна некое поле, а за ним — черный смешанный лес. Ничто в поле зрения не портило вида, который, по правде говоря, из комнаты не казался особенно приветливым.
Куми Адати посадила Тэнго в гостиной на двухместное кресло — красное, изысканной формы «Кресло для любовных утех», перед которым стоял телевизор. После этого добыла из холодильника банку пива «Саппоро» и вместе с двумя стаканами поставила перед Тэнго.
— Подождите, пока переоденусь во что-то более радостное. Я скоро вернусь.
Однако она долго не возвращалась. Из двери напротив в узком коридоре иногда доносились какие-то звуки. Слышалось скрипение ящика комода, который плохо отодвигался. Кто-то, топая, падал на пол. И всякий раз тогда Тэнго невольно поворачивал туда голову. Возможно, он опьянел больше, чем ему казалось. Сквозь тонкую стену из соседней квартиры проникали звуки какой-то телевизионной программы. Слышались даже некоторые фразы и через каждые десять-пятнадцать секунд — взрывы смеха участников передачи. Тэнго сожалел, что сразу же не отказался от приглашения медсестры. И одновременно в глубине души чувствовал, что попал сюда неизбежно.
Двухместное кресло, на котором ему пришлось сидеть, было действительно дешевым и своей обшивкой кололо открытый участок кожи. Видно, и с его формой было то неладно, потому как Тэнго не выкручивался, но не мог найти удобного положения, и это еще больше его раздражало. Он глотнул пива и взял пульт управления, который лежал на столе. Некоторое время смотрел на него, как на некую диковинку, а затем включил телевизор. Несколько раз переключив каналы, решил остановиться на программе путешествий «NHK», посвященной железным дорогам Австралии. Выбрал именно эту программу, потому как по сравнению с другими она была не такая громкая. На фоне звуков гобоя женщина-диктор спокойным голосом описывала изысканный спальный вагон трансконтинентальной железной дороги.
Сидя на неудобном кресле и равнодушно следя за картиной на экране, Тэнго думал о «Воздушном коконе». Куми Адати не знала, что этот текст действительно написал он. И все равно! Проблема была в том, что, конкретно и детально описывая воздушый кокон, Тэнго сам почти ничего не знал о ее реальной сути. Что такое воздушный кокон, что означает «доота» и «мадза» — всего этого он не представлял себе, когда писал «Воздушный кокон», да и теперь не представляет. Однако медсестра облюбовала себе эту книгу и прочитала ее трижды. Как такое могло произойти?
Когда в телевизионной программе знакомили с завтраком в вагоне-ресторане, вернулась медсестра и села рядом с Тэнго на узком «кресле для влюбленных». Они прижались плечами друг к другу. Куми Адати переоделась в большую рубашку с длинными рукавами и хлопчатобумажные спортивные брюки бледного цвета. На рубашке виднелся напечатанный лейбл какой-то звукозаписывающей фирмы. Такой знак на виниловых пластинках Тэнго часто видел в начале 70-х годов, когда автоматические проигрыватели в публичных местах вздрагивали от безумно шумных мелодий группы «Grand Funk Railroad». Однако сама рубашка не казалась такой старомодной. Неужели люди все еще где-то производят рубашки с рисунком такого лейбла?
Медсестра принесла из холодильника еще одну банку пива, с шумом её открыла и, налив себе в стакан, выпил треть. А потом, как довольная кошка, прищурила глаза. Затем показала пальцем на экран телевизора, где поезд мчался по рельсам, проложенным между скалистыми горами.
— Где это?
— Австралия, — ответил Тэнго.
— Австралия, — словно ища на дне памяти, сказала она. — Австралия… это на южной части земного шара?
— Ага. Австралия, где живут кенгуру.
— Одна моя подруга была в Австралии, — потирая пальцем край глаза, сказала медсестра. — Была как раз в период спаривания кенгуру. Рассказывала, что в одном городе они там повсюду — в парке, на улице — «трудились».
Тэнго подумал, что надо высказать и свое мнение на этот счет, но ничего в голову не лезло. А потому с помощью пульта просто погасил телевизор. И тогда в комнате сразу стало тихо. Неожиданно перестал звучать и телевизор в соседней квартире. Ночную тишину иногда нарушал только грохот автомобилей, проезжающих по улице. Но, прислушавшись, Тэнго услышал вдали слабый приглушенный звук. Неизвестно чей, то звук был регулярно ритмичным. Иногда утихала и после короткой паузы снова начинался.
— Это — сова. Живет в лесу вблизи и кричит, когда наступает ночь.
— Сова, — невыразительным голосом повторил Тэнго.
Куми Адати положила голову на его плечо и, ничего не говоря, крепко держала его руку. Ее волосы щекотали ему шею. «Кресло для любовных утех» все еще оставалось неудобным. Сова и дальше многозначительно кричала в лесу. Ее крик, казалось, побуждал к чему то и одновременно предостерегал. Звучал как предостережение, что включало и побуждения. Ухание совы было очень многозначительным.
— Тэнго, может, я слишком навязчива? — спросила медсестра.
Тэнго помолчал, а потом спросил, — У тебя нет друга?
— Это сложная проблема, — с самым серьезным видом ответила она. — Большинство находчивых и нормальных ребят после окончания средней школы уезжают в Токио. Потому что здесь негде учиться и трудно найти приличную работу. Другого выхода нет.
— Однако ты осталась.
— Ага. Зарплата небольшая, и работа тяжелая, но жизнь здесь мне нравится. Только нелегко найти себе приятеля. А если и выпадает такая возможность, то он оказывается не таким, с каким хотелось бы быть вместе.
Настенные часы показывали почти одиннадцать часов. После одиннадцати отель запирался на ночь. Однако Тэнго никак не мог подняться с этого неудобного кресла. Не имел достаточной, как того хотел, силы. Может, виновной в этом была форма кресла, а может, он опьянел больше, чем ему казалось. Невольно слушая крик совы и чувствуя на шее колючесть волос медсестры, Тэнго поглядывал на лампу с цветастым абажуром.
Напевая какую-то веселую песенку, Куми Адати готовила гашиш. Его черный кусок мелко, словно сушеный тунец, порезала лезвием безопасной бритвы, затолкала в специальную плоскую небольшую трубку и сосредоточенно чиркнула спичкой. По комнате медленно поплыл особый сладковатый дым. Сначала трубку
