увидеть диковинный трофей. Наверно, весь город собрался на берегу… Смотри, он замедляет ход.
Судно огибает мол. Когда оно наконец входит в порт, окрестности оглашает приветственный рев сирены. Его слышат все: и рабочие на свалке, и трое мальчишек, собирающих персиковые косточки, и бродячие собаки, и сотни тысяч ворон. И домохозяйки, торчавшие целый день у плиты за приготовлением праздничного блюда, и дети, что украшали флажками и цветами деревья на главной улице города, — все бросают свои занятия и устремляются в порт.
Сирену услышали и в красном доме. Нагая девушка вздрогнула от неожиданности; полковник бросился закрывать окно. Глядя на улицу, он что-то говорит девушке, но та не может ничего разобрать:
— Ага, смена… Смотри-ка, уходит… Ну, тот парень, с которым ты разговаривала.
Молодой солдат идет через парк. Он тоже слышал приветственную сирену, но радости это ему не доставило. Войдя в караульное помещение, он сохраняет на своем лице такое же бесстрастное выражение, как и на посту. Его приятели весело громыхают металлическими дверцами шкафчиков и отпускают шуточки. Предпраздничная лихорадка мало-помалу проникла и в это душное помещение. Один из охранников вытирает рубашкой потные подмышки и живот и орет на всю комнату:
— Я знаю одно местечко, где на время праздника шлюхи снизили расценки! Сегодня пойду попользуюсь! — С этими словами он достает спрятанную в шкафу бутылку и надолго к ней присасывается. — Оторвусь по полной! Есть там одна… Так-то не снимешь, дорого берет, сучка! Но, говорят, в честь такого события у нее… ха-ха-ха!.. праздничные скидки! Эй, парни, вы что, ничего о ней не слышали? Ну-у-у… скажу вам, талия у нее… Как у тех баб в комиксах! Вся такая маленькая, стройненькая, двумя пальцами обхватить можно…
Он размахивает бутылкой во все стороны так, что чуть не лопается портупея. Потом он соединяет вместе большие и указательные пальцы и показывает всем: настоящая осиная талия, черт побери!
Молодой солдат держится особняком. Дело не в возрасте, просто ему совершенно не о чем с ними разговаривать. Впрочем, все они отличные ребята. Взять хотя бы этого тощего, с глазами навыкате, что переодевается справа от него. Никогда дурного слова от него не услышишь, да к тому же они почти ровесники. И все-таки… Молодой человек склонен полагать, что причина кроется в нем самом: он совсем не похож на своих товарищей и совершенно не способен завязывать с кем бы то ни было дружеские отношения. В детстве он был самым тихим, незаметным ребенком. Если к нему обращались, столбенел от ужаса и не мог выговорить ни слова. Не будучи замкнутым, он все же предпочитал помалкивать и никому не рассказывал о себе, даже когда бывал пьян. Да он и не пил почти. Все свободное время рыбачил — несколько раз в месяц выходил в море, причем обязательно брал с собой пятилетнего сына. Всю необходимую экипировку ему подарила на день рождения жена, которой надоело смотреть, как он каждый выходной возвращается домой на четвереньках.
Прошлый раз он взял ее с собой. Но едва их катер вышел в открытое море, как несчастную женщину одолела морская болезнь. До самого возвращения она пролежала пластом в рубке, а сынок то и дело обеспокоенно спрашивал: «Мам, ты как себя чувствуешь?» Правда, как только они сошли на берег, к ней сразу же вернулось хорошее расположение духа и она мигом уплела все оставшиеся от завтрака сандвичи. «Да-а уж, — часто повторяла она потом, — хоть я и провалялась всю поездку, но такое нипочем не забудешь».
Это было что-то новенькое. Она родилась в семье чиновника, росла, окруженная заботой и вниманием, и получила прекрасное образование. Отец увлекался разведением роз, но вскоре невинное увлечение переросло в настоящую страсть, и он почти забыл о семье. Может быть, поэтому молодой человек поверил жене, когда она заявила: «На море было очень забавно».
Молодой человек методично укладывает в железный шкаф свою амуницию: пропахшую потом форму цвета морской волны, куртку с жесткими вставками на рукавах и на плечах, тяжеленный карабин, удобные ботинки из мягкой кожи и, наконец, фуражку с кокардой в виде трех скрещенных копий. С недавних пор его часто охватывает чувство щемящей тоски. Надевая свой поношенный коричневый костюм, он кажется сам себе каким-то потерянным и даже жалким. На костюме жирное пятно от супа, который пролил его сынок, а на сердце тяжесть… Вот и сегодня утром, уходя, он взял ребенка на руки, а тот вдруг прижался к его лицу, а он должен был спешить, чтобы не опоздать на службу. Сын — это все, и вряд ли работа сможет его заменить… Правда, когда он стоит навытяжку у ворот с бесстрастным лицом и борется с дикой усталостью, стараясь не уронить карабин, когда его душа блуждает по всем закоулкам тенистого парка, он чувствует себя не таким уж бесполезным.
Потом он идет домой, и сын, завидев папу, сразу же бросает свои игры и забирается к нему на колени. Вот тут-то на него и накатывает странное беспокойство. Даже не беспокойство, а ощущение нехватки воздуха, как будто сын потихоньку душит его. «Я болен, болен…»
Караулка ходит ходуном, вот уже и бутылку пустили по кругу.
— Эй, парни, не так быстро! — орет хозяин бутылки. — Вы ее выдуете в один присест, а у меня до выплаты жалованья шаром покати!
Не пьют лишь двое: молодой солдат и его пучеглазый приятель. Тот что-то говорит, но в этом бедламе молодой человек различает только «…твоей жене!» Молодой человек улыбается и машет на прощанье рукой.
«Какая сырость», — думает, шагая через парк, солдат. Сегодня все кажется ему необычным.
Половина второго. В четыре на площади начнется праздничный салют. Конторы и школы уже закрылись, дети и служащие торопятся занять места поближе к фонтану. Намечается что-то из ряда вон выходящее… При этом не видно никакой суеты, наоборот, все дышит тишиной и покоем. И плотники, что еще возятся с деревянной трибуной, и посерьезневшие распорядители, и праздношатающиеся горожане — все они напоминают молодому солдату благообразных старичков, выгуливающих в выходной день своих собачек.
Для него этот праздник давно потерял очарование. Подобное испытывает человек, вернувшийся после долгих лет разлуки в отчий дом и не узнавший знакомый садик.
А бывает, начнется гулянье, и только и видишь на каждом шагу что мордобой, похотливых баб и орущих детей; мужчины стаканами льют в себя вино, а потом, потные и пьяные, ищут, кого бы трахнуть в ближайших кустах; и вот опять кого-то бьют, и так до самого утра, когда еще не протрезвевшие гуляки поползут по загаженным переулкам искать свои дома.
Подобные картины снова и снова возникают в его воображении, и молодой человек с тоской оглядывает притихшую площадь.
Ему никогда не нравились собрания, даже в кругу друзей. Его тяготит не столько сам праздник, сколько его окончание: горы грязной посуды, заплеванные полы, объедки на столе — все нужно вымыть и вычистить (иногда даже тротуар перед домом)… Или, едва живой от усталости, плетешься к себе, открываешь дверь, и тебя обдает застоявшимся воздухом; потом на ощупь ищешь выключатель и поскорее открываешь окно, и еще надо ждать, пока жена приготовит тебе стакан чаю; а во рту все еще чувствуется вкус какой-то ядовитой приправы; и надо ложиться в постель на отсыревшие простыни… Фу, мерзость!
Когда это у него началось? В свое время любое воскресенье уже было достаточным поводом для радости. А где-то в дальнем уголке его памяти хранится смутное воспоминание о веселом дне рождения, который, правда, мог оказаться и бабушкиным юбилеем. А какие пирожные делала его бабушка (у нее была небольшая ферма): там были и сливки, и настоящее коровье масло, и… чего там только не было! Как будто все это было вчера… Вернее, сначала он думает о пирожных, и только потом перед ним возникает почти стершийся образ бабушки. Пахнущее солнцем тесто раздражает язык, и от запаха сводит скулы…
Да, тогда он любил повеселиться; вся жизнь казалась наполненной бесконечной радостью.
Мать умерла, когда ему было всего три годика, а едва исполнилось четырнадцать — скончалась бабушка, упав с каменных ступенек. Дедушки у него никогда не было — остался один отец. Хотя он и вышел на пенсию, но еще достаточно крепок, чтобы содержать сад или двигать мебель по всему дому.
Отец тоже служил в охране. О своей профессии он отзывался с большим уважением: «благородная, славная, почетная». «Есть два рода деятельности, — говорил он сыну, — где ум, представительность и благородство присутствуют одновременно: служба военная и служба метрдотелем в гостинице класса люкс».
Его собственный папаша не любил рассуждать о высоких материях: он просто записал сына в армию,
