Старик кидает сыну баллончик с кремом. Тонкий аромат крема приятно щекочет ноздри.
— Ах, папа, вы прекрасно выглядите! Настоящий розан!
От передника жены резко пахнет сыром. Молодой человек бросает баллон в корзину.
— Зачем? Там же осталось еще!
— Да какая разница? Я не буду бриться.
— Как это не буду? Там же люди…
Но молодой человек уже не слушает его. Он обращается к жене, которая возится с бельем на кухне:
— А что, если вы пойдете вдвоем? Отец и ты?
— А ты?
— Ты что, плохо себя чувствуешь?
— Нет… почему плохо?.. нормально…
— Всё! Я решил: я надену форму, а ты — свой костюм, понял? Ты наденешь свой костюм, и пойдем все вместе!
— Костюм тут совершенно ни при чем.
— Ну хорошо! Тогда возьмите маленького и идите втроем. А я останусь… К тому же у меня все еще болят ноги. Нет, я серьезно! Буду сторожить дом. А тебе обязательно надо сходить. Парнишка с самого утра сам не свой, все кричит: «Цирк, цирк!» Так что своди его, покажи ему цирк этот… И костюм надень.
Молодой человек несколько озадачен оборотом, какой приняло дело. Жена, конечно, сейчас скажет: «Но ведь и я тебе о том же говорю. Своего отца ты знаешь лучше!» Как же переубедить отца?
Пока молодой человек размышляет, старший закуривает новую сигарету и принимается искать на шее и подбородке оставшиеся после бритья волоски. Как бы потактичнее закончить этот дурацкий разговор? Простой усталостью тут не отговоришься, ведь его сегодня отпустили раньше обычного… Нет, он больше не может заниматься словесной пикировкой с отцом. Что-то не по себе. Или это и есть ощущение праздника?
Еще ему не дает покоя вопрос: отчего голос отца стал таким дребезжащим? Он помнит, как сидел на руках у бабушки и смотрел, как отец командовал новобранцами. Впрочем, покомандовать ему удавалось нечасто.
Тогда рекрутов набирали два раза в год. Отец занимался с ними начальной подготовкой: учил маршировать, держать шаг, обращаться с оружием… Отдавая приказания, он орал и ревел как бык. Правда, понаблюдать за таким процессом можно было только в хорошую погоду.
В дождливые дни учения проводились в зале. Молодой человек вспомнил, как отец интересовался погодой накануне занятий. Но даже в плохую погоду бабушка приводила его в парк, где находилось караульное помещение. А теперь этот поистине громоподобный голос как-то съежился и потускнел…
«Ты знаешь, может, у твоего отца ревматизм? — сказала однажды жена. — Мне сосед говорил, что от этого и голос теряют». Он тогда ответил, что отец потерял голос из-за того, что слишком много орал за годы службы. Он не мог тихо разговаривать… Как бы ему хотелось сейчас услышать повелительный окрик отца: «Эй, вы, сборище болванов! На праздник ша-агом арш!!!»
— Вы, папа, что-то говорили про цирк. Это сын вам сказал?
— А, ты всегда не в курсе… Я сегодня утром видел афишу. Там, у старого кинозала, где теперь проводят собрания. Ну, знаешь? Там недалеко стоит афишная тумба; мы с внуком гуляли… впрочем, сегодня он слушался… ну так вот, мы с ним гуляли и увидели объявление. У него аж глаза загорелись: «Дедушка, что это такое?» Он же ни разу в жизни не был в цирке.
— Ну, цена, наверно, будет… Когда это к нам цирк приезжал?
— Последний раз… Нет, даже не припомню.
— А ты уверен, что это новая афиша? А то иногда они висят там годами…
— Ты меня за идиота принимаешь? На прошлой неделе ее там не было… ну да, только объявление о прививках против бешенства. Да ты все равно там никогда не бываешь, а мы с внуком почти каждый день проходим мимо.
— Ну ладно, хорошо, пускай будет цирк.
— Когда ты был еще вот такой, я тебя водил как-то в цирк.
— Ага. Но бабушка тогда так и не пошла. Кажется, она болела.
— Здрасте приехали! Она уже умерла тогда!
— Давайте-давайте, папа! Переодевайтесь скорее, а я разбужу ребенка. Нужно поторопиться, иначе все места расхватают.
В этот момент раздается звонок в дверь. Женщина снимает свой засаленный передник и кричит:
— Иду, иду!.. А ты разбуди, пожалуйста, мальчика.
На пороге стоит незнакомый человек лет тридцати. Он носит очки, волосы всклокочены, серый поношенный костюм и красный галстук с каким-то гнусным рисунком.
— Э-э… вы к мужу? Подождите минутку, я позову его.
— Нет, сударыня.
— Вы разве не к нему?
— Когда-то, сударыня, неподалеку отсюда у меня была столярная мастерская…
Выражение лица женщины становится подозрительным.
— Простите?
Мужчина зыркает в сторону и подзывает к себе девочку:
— Давай быстрее! Где тебя носит? Я велел тебе никуда не ходить одной!
— Здравствуйте, сударыня. А у меня оторвана рука! — резко вскрикивает девочка и делает попытку пройти в дом.
Она еще совсем маленькая. И довольно симпатичная, с большими глазами.
— Вы только взгляните, сударыня, на несчастного ребенка, на мою дочь! Должен вам сказать, что я целыми днями работал у себя в мастерской, а она всегда находилась при мне. Конечно, у нее была своя комната, но ей так нравился запах дерева… Я предупреждал ее, что мастерская не место для игр, что это может плохо кончиться. В тот день она, как всегда, вертелась рядом… я дач ей какую-то деревяшку… Вообще я попросил бабку, чтобы она присматривала за моей дочкой, но вы же знаете, у семи нянек… Короче, на мгновение мы оставили ее без присмотра…
Женщине становится страшно, и она пытается захлопнуть дверь под предлогом, что у нее много дел, но девочка вцепляется ей в юбку. Она смотрит своими огромными глазами, поднимает руку и произносит:
— Сударыня, поглядите, что со мной случилось!
Чуть повыше локтя женщина видит шрам, похожий на ожог. Он кольцом опоясывает руку девочки, отчего кажется, будто рука скреплена резинками.
— Я никудышный отец! Всякий раз, когда я вижу это, мне хочется на коленях умолять ее о прощении! Дело в том, сударыня, что в тот момент работала циркулярная пила, и ее ручка попала под диск…
— Я хотела взять бумажный самолетик!
— Как вы понимаете, руку оторвало напрочь. Батюшки, что тут началось! Моя мать упала в обморок… Мы помчались в больницу, а оттуда нас отправили в центральный госпиталь. Там нам сказали, что ее состояние безнадежно, что она потеряла слишком много крови… и ничто не может ее спасти…
— Но все-таки, сударыня, мне ее приделали на место!
— Но, к счастью, там оказался этот господин. Выглядел он довольно молодо, а взгляд его был чист, как божья роса, и он улыбался… Как выяснилось, он приехал к нам из-за рубежа, чтобы предаться медитированию на горных вершинах. У нас тут достаточно тепло, но он уединился там, где снега не сходят круглый год. Но потом он подхватил воспаление легких и по счастливой случайности попал на лечение как раз в тот самый госпиталь, куда привезли мою крошку… Он посмотрел на то, что осталось от ее руки, и вдруг рывком остановил каталку, на которой мою дочь вывозили из операционной. Врачи сразу загалдели, а я даже не понял, что произошло. «Где ее рука? Где рука, которую отрезало?! Дайте мне ее поскорее!» — воскликнул он голосом, от которого задрожали стены. Но отрезанная рука осталась там, на полу в моей мастерской… Я бросился домой и привез ее, всю в опилках…
— Да, так все и было, сударыня!
